Образ соединения двух природ в одной Божественной Ипостаси Логоса изложен в оросе IV-го Вселенского Собора:

неслитно – две природы сохраняют свое различие и после соединения;

неизменно – во Христе ни Божественное не превратилось в человеческое, ни человеческое в божественное;

нераздельно – ни одна из двух природ не существует сама по себе, но только в одной ипостаси Бога Слова Воплотившемся;

неразлучно – это соединение двух природ с момента Благовещения никогда не прекратится.

Оградив себя т.о. догматическими определениями, теперь можно перейти к дальнейшим размышлениям.

Следствия грехопадения для человеческой природы.

Святым отцам не было свойственно рассматривать человеческую природу отдельно от конкретной личности, ипостаси, как некую абстракцию. Поэтому лучше и правильнее говорить о том, как изменился Адам после грехопадения и чем стали отличаться его потомки от своего праотца до грехопадения.

В данном вопросе существует одно значительное затруднение. Дело в том, что мы почти ничего не знаем о состоянии до грехопадения; Св. Писание об этом почти ничего не говорит, а в общем объеме святоотеческого наследия свидетельства св. отцов занимают весьма незначительное место.

В вопросе следствий грехопадения существует несколько важных аспектов.

1. Аспект смерти как отлучения от Бога.

В момент грехопадения, когда уклонился от послушания Богу, и произошла его смерть: душа Адама «умерла, чрез преступление отделившись от Бога; по телу же он продолжал жить с того часа и далее до девяти сот тридцати лет. Но смерть, прибывшая чрез преступление, не душу только сделала непотребною и человека подклятвенным, а и тело, соделав многоболезненным и многострастным, предала наконец смерти» – говорит свят. Григорий Палама .

Отдаление души от Бога повлекло за собой и страстность – как подверженность страданию, и страстность как внутренний разлад сил человеческой души, и смертность как отделение души от тела, и тленность как разложение тела на материальные стихии.

2. Аспект поврежденности или органического расстройства.

В грехопадении происходит «извращение естества человеческого. Грех был потерей духовного здоровья. Человек подпал тлению, смерти и страданию. Первоначальное состояние человека само в себе носило источник блаженства. Искаженное естество само в себе получило источник страдания» .

В человеке появляется похоть , существо которой «есть не что иное, как вражда между естественными составными частями человека в его цельной природе , а в нравственном отношении – борьба между должным и не должным, беспорядочность и негармоничность движений воли, или, как преподобный Иоанн Кассиан определяет эту похоть, болезнь развращенной воли " .

(«Природа первобытного человека и природа человека падшего сама по себе в своих составных частях и способностях одна и та же, и вся разница только во взаимоотношении этих составных частей и их качествах; и от этой-то разницы зависит различие нравственного состояния человека первозданного и падшего») .

3. Аспект демонического подчинения .

После грехопадения сатана и демоны входят в человека и порабощают его себе: «Сатана, силы и князи тьмы, со времени преступления заповеди, воссели в сердце, в уме и в теле адамовом, как на собственном своем престоле» . Макарий Великий говорит о «закваске порока, т.е. греха» как «какой-то умной и мысленной силе сатаны» .

4. Аспект всевания греха .

В человеческом естестве вследствие грехопадения поселяется как некая сущность. «Диавол произвел грех, всеяв его в разумное и духовное естество человека» . «Грех, вошедши в душу, стал ее членом, он прилепился даже к телесному человеку, и в сердце струится множество нечистых помыслов» .

Как мы видим, разными отцами выстраивались разные схемы следствий греха:

смерть души (лишение благодати) – извращенность (страстность) естества – греховность – тела;

извращенность (страстность) естества – греховность – души – смерть тела;

подчинение сатане – извращенность (страстность) естества – греховность – тела.

Однако при любой схеме человеческое естество в грехопадении приобретает следующие качества, каких до падения не было:

1 . Смертность как неизбежное разлучение души от тела.

2 . Тленность как распадение тела на стихии.

3 . Страстность как подверженность страданиям и «неукоризненным страстям".

4 . Страстность как подверженность укоризненным страстям – извращенному направлению развития природных свойств души

5 . Удобопреклонность ко греху .

6 . Дезинтеграция сил естества, «рассечение», раздробление прежнего единства на множество частей, вражда между духом и телом.

7 . Порабощенность диаволу.

Теперь подробнее рассмотрим вышеуказанные следствия грехопадения.

1. Смертность и тленность

Вообще святые отцы никогда не рассматривали человека в некой статичности: антропология отцов динамична, она всегда обращает главное внимание на то, к чему стремится сам человек – к жизни или небытию в смерти. Свят. Григорий Палама говорит о том, что состояние человеческой природы до грехопадения «предполагало жизнь в Боге, для которой она и была сотворена , хотя эта жизнь принадлежала не ей, но Богу; после падения, лишившись жизни в Боге, она оказалась предоставленной своим собственным силам, что было сущностным противоречием с ее назначением и привело к смерти " .

2. Страстность

Что же такое «страстность» естества, которая стала свойственной человеку после грехопадения? Понятие «страстность» часто прилагают одинаково как к укоризненным, так и к неукоризненным страстям. Из-за этого нередко возникает путаница, т.к. при определенном желании одни и те же слова можно понимать в смыслах, прямо противоположных друг другу.

1 . Неукоризненные страсти , или, лучше сказать, «страдательные состояния человека». Что имеется в виду, когда идет речь о «неукоризненных немощах»? Следуем прп. Иоанну Дамаскину : «Естественные же и безпорочные страсти суть не находящиеся в нашей власти, которые вошли в человеческую жизнь вследствие осуждения, происшедшего из-за преступления , как например, голод, жажда, утомление, труд, слеза, тление , уклонение от смерти, боязнь, предсмертная мука, от которой происходят пот, капли крови… и подобное, что по природе присуще всем людям» .

В отличие от укоризненных, неукориненные немощи не зависят от воли человека. Хочет человек или нет, он не может не алкать, не жаждать, не умереть, не предаться тлению.

Являются ли неукоризненные немощи естественными для человеческой природы? Все зависит от того, что будет принято точкой отсчета «естественности» для человека. Неукоризненные страсти можно также рассматривать как качества тварной человеческой природы и не имеющей самой в себе источника жизни. В этом смысле они – присущи изначально человеческой природе и естественны ей. Поскольку до грехопадения человек находился в постоянном Богообщении, эти качества не проявлялись и находились лишь в потенции.

Но в любом случае для падшего человека неукоризненные немощи становятся необходимыми и – более того – полезными и спасительными: алчба и жажда как необходимое условие жизнедеятельности организма, опустившегося на природный (животный) уровень бытия; смертность как необходимый предел существования поврежденного грехом организма; тленность как способ разрушения тела на стихии для будущего восстановления в нетление. (В этот же ряд можно также поместить стремление к размножению как компенсация смертности – речь идет не о блудной страсти, но о свойственном любому животному существу инстинкту размножения, который стал естественным для природы человека после грехопадения).

2 . Укоризненные страсти не являются какой-то новой природой, возникшей в человеческом естестве. Страсти – это лишь получившие неверное направление естественные способности и силы души, которые сами по себе благи . Причиной же этого неверного направления или извращения сил души является т.н. «религиозная автономия» человека, его стремление утвердиться самому в своем собственном бытии, или другими словами, эгоцентризм как противоположность теоцентризму, и связанное с этим стремление к удовольствию. В человеке страсти возникают только и исключительно на почве себялюбия, определенной направленности человеческой воли. Прп. Исаак Сирин говорит: «Прежде всех страстей – самолюбие» . Порочные страсти покоятся исключительно на свободе воли человека: «страсти суть нечто придаточное , и в них виновна сама душа . Ибо по природе душа бесстрастна. Посему должно увериться, что страсти, как сказали мы выше, не в природе души " . Однако через навык страсти пронизывают собой природу, и т.о. как бы превращаются в природу: «Вследствие преслушания первого человека приняли мы в себя странное для естества нашего – вредные страсти, и привычкой, долговременным усвоением обратили их для себя как бы в природу ; и опять необычайным же для нашего естества – небесным даром Духа надлежит изгнать из нас сие странное и восстановить нас в первоначальную чистоту» . Эти страсти именно по причине их произвольности, а, значит, и ответственности за них, называются «укоризненными»: «Страсти суть язвы души, отлучающие оную от Бога» – говорит Авва Исаия .

3 . Удобопреклонность ко греху . Если страсти – это не более как извращение направления сил души, откуда же оно происходит? Что же такое удобопреклонность ко греху? Это есть личностное согласие на удовольствие (на грех) после предшествующей борьбы мотивов, или если использовать терминологию прп. Максима Исповедника , это «гномическая воля», которой в первозданном Адаме не было. Гномическая воля появляется вместе с грехопадением; точнее говоря, она-то и есть грехопадение в собственном смысле слова. Гномическая воля – это личностный способ проявления природной воли, который принадлежит уже не природе, а личности , ипостаси человека, и значит, целиком зависит уже от этой личности. Так как гномическая воля появляется только тогда, когда произволение личности идет вразрез с природной волей, которая сама по себе стремится только к добру, гномическая воля является извращением природной воли и является греховной . Обратим внимание на то, что удобопреклонность ко греху в отличие от двух первых понятий «страстности» является свойством не природы (естества) человека, но его личности , его ипостаси.

3. Искаженность естества

Дезинтеграция сил естества, «рассечение», раздробление прежнего единства на множество частей, вражда между духом и телом – все это нередко называют «поврежденностью» человеческого естества. Это извращение сил души, похотствование плоти на дух, борьба между должным и недолжным, беспорядочность волеизъявлений – т.е. болезнь развращенной воли (прп. И. Кассиан) или гномическая воля (прп. Максим Исповедник). Состояние поврежденности человеческой природы прекрасно изображено апостолом Павлом: «Ибо не понимаю, что делаю: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю. Если же делаю то, чего не хочу, то соглашаюсь с законом, что он добр, а потому уже не я делаю то, но живущий во мне грех. Ибо знаю, что не живет во мне, то есть в плоти моей, доброе; потому что желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу. Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю. Если же делаю то, чего не хочу, уже не я делаю то, но живущий во мне грех » (). В искаженности естества необходимо выделить два аспекта: аспект виновности и ответственности, и аспект Богообщения.

В искаженности как удобопреклонности ко греху и расщепленности душевных сил человек становится личностно виновным постольку, поскольку в развитии и упрочнении этой извращенности участвует личная свободная воля человека; если же человек рождается с предрасположенностью к той или иной страсти (напр., алкоголизму или блуду), сам человек будет рассматриваться только с позиции согласия или противления его личностной воли по отношению ко греху: «у дверей лежит; он влечет тебя к себе, но ты господствуй над ним " ().

Однако, в любом случае эта искаженность является порочной и предосудительной, т.к. представляет собой извращение естества – произвольно ли производимое, или же принимаемое по наследству, и является препятствием к Богообщению : «Страсти суть дверь, заключенная пред лицом чистоты. Если не отворит кто этой заключенной двери, то не войдет он в непорочную и чистую область сердца», говорит прп. Исаак Сирин . Без чистоты же сердца невозможно увидеть Бога.

У св. отцов есть еще одно важное и существенное замечание по отношению к дезинтеграции: со страстностью человеческого естества связывается также подчиненность демоническим силам, которые через страсти стали обладать человеческими душами и т.о. поработили себе весь человеческий род. У прп. Максима Исповедника есть высказывания, в которых он говорит о демонических силах, «невидимо сокрытых в принудительном законе естества », которые оказывают на человека воздействие посредством страстей. Т.е. в данном контексте человек, рождаясь от страстных родителей и принимая страстное естество, уже с первых дней своей жизни находился под властью диавола. Здесь страстность уже рассматривается безотносительно к личностной воле человека: произволяет ли человек на грех, или же он противостоит ему, все равно он остается в большей или меньшей мере во власти сатаны, и, следовательно, разлучен от Бога и осужден: «Весь грешный род Адамов втайне несет на себе оное осуждение : стеня и трясясь, будете тревожими в решете земли сеющим вас сатаною.Как от одного распространился на земле весь род человеческий; так одна какая-то страстная порча проникла во весь грешный род человеческий, и князь злобы один в состоянии сеять всех непостоянными, вещественными, суетными, мятежными помыслами . И как один ветер может приводить в колебание и кружение все растения и семена; и как одна ночная тьма распростирается над целою вселенною: так князь лукавства, будучи некою мысленною тьмою греха и смерти, каким-то сокровенным и жестоким ветром, обуревает и кружит весь на земле человеческий род, непостоянными помыслами и мирскими пожеланиями уловляя человеческие сердца , тьмою неведения, ослепления и забвения наполняет всякую душу нерожденную свыше» .

Отвечая на вопрос, как могут нечистые духи соединяться с душой человека, прп. Иоанн Касиан отвечает: «Дух может нечувствительно сочетаваться с духом и имеет силу скрытно склонять к тому, что угодно им» . Прп. Макарий Великий также говорит, что после грехопадения «какими-то узами тьмы связывают душу духи злобы, почему невозможно ей ни возлюбить Бога, ни уверовать в Него, ни воспользоваться молитвою, как бы ей желалось . Ибо, со времени преступления первого человека, во всех нас вошло противление всему и в видимом и в невидимом ..." .

Генезис греха в человеке

Появление и развитие в человеке укоризненных страстей, которые делают человека повинным суду Божию и лишают участия в Царствии Небесном, исходя их вышеуказанных посылок, можно представить следующим образом.

Неукоризненные страсти, сами по себе будучи непорочными, оказываются основанием или почвой для укоризненных страстей. Хотя, как считает прп. Максим Исповедник , неукоризненные немощи были введены для наказания страданием за удовольствие , для осуждения удовольствия как закона греха, однако эгоистическая (гномическая) воля человека использует их для того, чтобы получить как можно больше удовольствий и избежать страданий . Об этом хорошо говорит свят. Григорий Нисский : «Раб удовольствий обращает необходимые потребности в путь страстей: вместо пищи, он ищет наслаждений; одежде предпочитает украшения, полезному устройству жилищ – их драгоценность; вместо рождения детей, обращает свой взор на беззаконные и запрещенные удовольствия. Потому-то широкими вратами вошли в человеческую жизнь – любостяжание, изнеженность, гордость, суета и самое разнообразное распутство» . Здесь мы видим совершенно ясное указание на генезис греха: греховная личностная эгоистическая воля («раб удовольствий») превращает неукоризненные немощи человеческой природы («необходимые потребности») в путь греха («укоризненных страстей»), вследствие чего человек оказывается окончательно отчужденным от Бога. О том же говорит и прп. Иоанн Дамаскин : «Внушение лукавого, то есть, закон греха, входя в члены нашей плоти, чрез нее делает на нас нападение. Ибо однажды добровольно преступив закон Божий и одобрив совет лукавого, мы предоставили ему (т.е. совету) вход, будучи самими собою проданы греху. Посему тело наше легко влечется к нему. Поэтому и находящийся в нашем теле запах и ощущение греха, то есть, похоть и удовольствие тела, также называется законом во удех плоти нашей» .

Какую природу воспринимает Логос в Воплощении – первозданного или падшего?

Теперь переходим к основному вопросу доклада. Как мы уже говорили, постановка вопроса – какой была природа Христа – природой до или после грехопадения – глубоко неверна. Нельзя полностью отождествлять человеческое естество Христа ни с тем, ни с другим. Некой «чистой», «существующей самой по себе» природы человека не существует – ни первозданной, ни падшей. Всегда необходимо говорить о природе воипостазированной , т.к. "природа есть содержание личности, личность есть существование природы ".

Для лучшего выяснения лучше поставить вопрос другим образом: какими свойствами обладала человеческая природа Христа и как она соотносилась с состоянием природы до и после грехопадения ?

Чтобы разобраться в данном вопросе, необходимо снова вернуться к вышеуказанным следствиям грехопадения, и посмотреть, насколько они применимы ко Христу, а именно:

1 . Тленность

2 . Смертность

3 . Страстность как подверженность страданию

4 . Страстность как извращенность сил души (укоризненные страсти)

5 . Удобопреклонность ко греху

6 . Дезинтеграция естества

7 . Порабощенность диаволу

1. Тленность тела Христова

В связи с этим возникает вопрос: было ли какое-либо различие в свойствах Тела Христова до Воскресения и после? С этим вопросом непосредственно связан вопрос обожения человеческой природы во Христе – когда оно произошло – целиком и полностью в момент Благовещения или же окончательно только в Воскресении?

Здесь, опять-таки, имеет место смешение понятий. Когда мы говорим об обожении человеческой природы, для лучшего понимания необходимо выделить две стороны. Первое – это обожение как соединение человеческой природы с Божественной. Согласно Халкидонскому определению, это соединение «неизменно и неразлучно», т.е. Божество одинаково пребывало с человечеством Христа всегда, с момента Боговоплощения, одинаково в Воплощении, одинаково на Кресте, одинаково при смерти, одинаково при Воскресении . («Хотя Христос и умер, как человек, и святая Его душа была разделена от непорочного тела, но божество осталось неотделенным от той и другого, то есть, души и тела, и даже при таких обстоятельствах единая Ипостась не разделилась на две ипостаси… Ибо, хотя в отношении к месту душа была отделена от тела, но в отношении к Ипостаси она была соединена с ним чрез Слово»).

Второе же значение обожения человеческого естества – это изменение его свойств из тленных в нетленные. Конечно, эти оба значения неразрывно связаны друг с другом, но их необходимо различать. Во Христе обожение как неизменное и полное соединение с Божеством произошло в Благовещении, однако обожение как изменение свойств человеческой природы совершилось только в Воскресении: только после Воскресения плоть Христова становится абсолютно бессмертной уже не в силу соединения с Божеством, но в силу качеств самой природы. Те же чудеса и действия, которые совершал Господь во время земной жизни, являются не действиями Его обожествленного (в смысле измененного) человечества, но действиями Его божества посредством человечества. Об этом ясно говорит прп. Иоанн Дамаскин : «Ибо, по той причине, что Слово сделалось плотию, ни Оно не вышло из границ Своего божества и не лишилось присущих Ему – соответствующих достоинству Божию украшений; ни обожествленная плоть, конечно, не изменилась в отношении к своей природе или еe естественным свойствам. Ибо и после соединения остались как естества несмешанными, так и свойства их неповрежденными . Плоть же Господа, по причине чистейшего соединения со Словом, то есть, ипостасного, обогатилась божественными действованиями , никоим образом не потерпев лишения своих естественных свойств , ибо она совершала божественные действия не своею собственною силою, но по причине соединенного с нею Слова, так как Слово чрез нее обнаруживало Свою силу . Ибо раскаленное железо жжет, владея силою жжения не вследствие естественного условия, но приобрев это от своего соединения с огнем. И так, одна и та же плоть была смертна по своей природе (буквально – по причине самой себя) и животворна по причине ипостасного соединения со Словом» . По Воскресении уже само тело стало обладать новыми свойствами, какие прежде не были ему присущи по естеству, а проявлялись лишь в силу ипостасного соединения с Божеством. Эти новые свойства стали уже неотделимыми от человеческой природы. «Воскресение Господне было соединением тела, сделавшегося уже нетленным , и души" – т.е. до Воскресения, по мысли Дамаскина, тело Христово не было нетленным, а приобретает такие качества только в Воскресении. Отличие тела Христова после Воскресения в том, что оно проходило чрез запертые двери, стало не утомляющееся, не нуждающееся в пище, сне и питье . (Прп. Максим Исповедник : «как в Адаме склонность его личного произволения ко злу лишила естество [человеческое] общей славы, поскольку Бог рассудил, что человек, дурно обошедшийся со своим произволением, не настолько благ, чтобы обладать бессмертной природой, так и во Христе склонность Его личного произволения к благу лишила всё естество [человеческое] общего позора тления, когда во время Воскресения естество преобразилось через непреложность произволения в нетление , поскольку Бог разумно рассудил, что человек, не изменяющий произволения, вновь может получить обратно бессмертную природу. «Человеком» же я называю воплотившегося Бога Слово, Который посредством Воплощения ипостасно соединил с Собой разумную и одушевленную плоть. Ибо если изменение произволения в ввело страстность, тленность и смертность в естество [человеческое], то непреложность произволения во Христе вновь вернула этому естеству через Воскресение бесстрастность, нетленность и бессмертие ").

Однако, справедливости ради, следует отметить, что иногда у святых отцов встречаются высказывания о качествах тела Христова, созвучные с мнениями афтартодокетов (напр., свт. Игнатий – «Не должно думать, чтоб тело Христово получило такие свойства только по воскресении. Нет! Оно, как тело всесовершенного Бога, всегда имело их, а по воскресении лишь постоянно проявляло их " . Св. Иларий Пиктавийский : «Божественные животворящие силы, переполнявшие тело Христа, препобеждали все слабости человеческой природы. Слабость сотворенной природы была свойственна и телу Христа, но она превозмогалась силою высшей природы и могла обнаруживаться лишь в том случае, если Божественные силы, как бы отдаляясь, предоставляли Его собственной природе . Поэтому все акты уничижения Христа, как, например, голод и смерть, были Его добровольными состояниями не в том смысле, что, восприняв добровольно природу человека, он добровольно взял на Себя и последствия воплощения, т.е. слабости тварного существа, а в том, что в обычном состоянии он был недоступен этим слабостям и испытывал их тогда, когда в целях обновления человека попускал их обнаружение . Так как Христос не только человек, но и Бог, то Он не нуждался в пище... И во время поста Он не испытывал голода ").

Как же понимать тогда высказывания отцов, в которых говорится о том, что всеми этими качествами тело Христово обладало еще до Воскресения? Единственный выход – признать данные утверждения данью «антропологическому минимализму», свойственному Александрийской школе, видeть здесь акцент святых отцов на добровольности страдательных состояний Христа, которые были воспринимаемы Им произвольно, а не по необходимости природы.

Если же предположить, что еще до Воскресения человечество Христово уже обладало всеми качествами обоженной природы – т.е. нетлением, отсутствием потребности в пищи, отдыхе и т.д., тогда все проявления этих человеческих свойств во Христе являются чем-то деланным, искусственным, какой-то игрой или спектаклем: захотел – начал испытывать голод, захотел – начал уставать, а «в обычном состоянии он был недоступен этим слабостям» , как говорит Иларий Пиктавийский . Другими словами, Христос заставляет Свое человеческое естество испытывать то, что ему в обычном состоянии (т.е. в естественном) не было свойственно. А это является афтартодокетизмом, который говорил о проявлениях тления как «актах сверхъестественного снисхождения», «назидательных обманах». «Итак, – пишет прп. Иоанн Дамаскин , – подобно безумному Юлиану и Гайану, говорить, что тело Господа, сообразно с первым значением тления, было нетленно прежде воскресения, нечестиво. Ибо, если оно было нетленно, то не было одной и той же сущности с нами , а также и призрачно произошло то, что – говорит Евангелие, – случилось: голод, жажда, гвозди, прободение ребра, смерть. Если же это случилось только призрачно, то и таинство Домостроительства было ложью и обманом, и Он по-видимому только, а не поистине сделался человеком, и призрачно, а не поистине мы спасены; но – нет! и те, которые говорят это, да лишатся участия в спасении!» .

2. Смертность тела Христова

В вопросе смертности тела Христова существует совершенно ясная позиция Церкви, которая отрицала призрачность страданий и смерти Христа и настаивала на том, что Христос действительно , а не призрачно страдал и действительно умер. Реальность, а не «кажимость» смерти Христа проистекала из полноты воспринятой человеческой природы. На это постоянно обращали внимание все ранние апологеты – свщмч. Игнатий Богоносец, св. муч. Иустин Философ и др.

Однако святые отцы также единогласно говорят о том, что Христос умер добровольно , а не по какой-то необходимости. И вот здесь-то и возникают сложности: как понимать эту добровольность Христовой смерти?

Согласно одной точки зрения, Логос добровольно воспринимает смертную человеческую природу, «которая не могла не умереть» , как говорит свт. Афанасий Великий , – и т.о. смерть является естественным следствием восприятия смертной человеческой природы и естественным завершением Его земной жизни. Но в силу соединения в одном лице Спасителя человеческой природы с Божественной, не может удержать в своей власти Пречистое Тело, и Христос воскресает из мертвых.

Но существует и другой взгляд на добровольность смерти Христовой. Вследствие обожения воспринятой Им природы, человеческое естество Спасителя могло уже не умирать. Но Христос воспринимает смерть добровольно в целях домостроительства нашего спасения. Согласно этой точке зрения, Христос имел в Воплощении естество уже нетленное и бессмертное, но кенотически умаляется не только по Божеству, но и по человечеству, предоставляя своей человеческой природе следовать ее естественной необходимости. В этом смысле прп. Иоанн Дамаскин говорит, что «естественные страсти наши были во Христе… и сообразно с естеством, и превыше естества. Ибо сообразно с естеством они возбуждались в Нем тогда, когда Он позволял плоти испытать то, что было ей свойственно ; а превыше естества потому, что в Господе то, что было естественно, не предшествовало Его воле, ибо в Нем не созерцается ничего вынужденного, но все – как добровольное. Ибо желая – Он алкал, желая – жаждал, желая – боялся, желая – умер " .

Для ясности в этом вопросе необходимо развести понятие «смертности» как необходимости умереть и «смертности» как возможности умереть. Иначе может показаться, что отцы противоречат друг другу, то говоря что плоть Христова не могла не умереть, другие – что могла не умереть. Когда они говорят, что Христова плоть должна была умереть как смертная, они делают акцент на реальности, а не призрачности Боговоплощения и смерти Христовой в противовес докетам (в т.ч. и афтартодокетам) и гностикам. Когда же говорится о добровольности смерти и возможности не умереть, делается акцент на образе (или точнее – пути, способе – τρόπος ) домостроительства нашего спасения – Христова потому-то и спасительна, что принята не по необходимости грешного естества, а произвольно, не ради Себя, но ради нас и для нас. Христос как истинный Бог мог не умереть – ибо «всё возможно Богу» (), о Своей смерти Сам Господь говорит: «Никто не отнимает ее (жизнь) у Меня, но Я Сам отдаю ее . Имею власть отдать ее и власть имею опять принять ее. Сию заповедь получил Я от Отца Моего » (). Эти последние слова Христа о заповеди, данной Отцом, также, как и слова Христа в Гефсиманском саду («или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов? как же сбудутся Писания, что так должно быть?» ()) ясно показывают, что домостроительство нашего спасения должно было совершиться не иначе, как через Христову – и ради этого Христос и приходит в мир, чтобы умереть и воскреснуть. Божество Христа могло дать бессмертие телу Христову и избавить его от неукоризненных немощей, но в том-то и снисхождение, кенесис Божества, что не имея нужды или необходимости, Бог Слово произвольно помещает Себя в условия жизни падшего человечества, смертного и немощного, и, будучи способным в любой момент проявить Свою Божественность, (и проявляя ее, когда это считал необходимым и полезным, как, например, в Преображении, хождении по водам, исцелениях и воскрешениях мертвых), не желает этого, но, напротив, желает оставаться с человеческой ограниченностью, причем не только той, «с которой человек создан, но и той ограниченностью, которая гораздо в большей степени явилась в естестве человека по его падении» . Если же представить себе, что Христос умирает не ради совершения дела спасения, но по необходимости, то есть для Него является единственно возможным завершением земной жизни, но не по домостроительству, а по состоянию естества, тогда из такого предположения с необходимостью вытекает признание за Христом греха, из-за которого Он стал повинным смерти и подчиненным власти диавола. Однако Сам Господь перед Своими страданиями говорит: «Грядет бо сего мира князь, и во Мне не имать ничесоже» (). О добровольности смерти Христовой говорит Иоанн Дамаскин : «Господь наш Иисус Христос, будучи безгрешным, яко беззакония не сотвори, вземляй грехи мира, неже обретеся лесть во устех его , не был подчинен смерти, ибо вошла в мир чрез грех. И так, Он умирает, претерпевая смерть за нас, и Самого Себя приносит Отцу в жертву за нас» .

Т.о. смертность для человеческой природы Христа не была естественной (как это утверждали севериане), т.к. человеческая природа получала свое бытие только в Божественной ипостаси, и поэтому по причине общения свойств уже могла не умирать. Но, с другой стороны, для Христа не была и неестественной (как утверждали афтартодокеты), т.к. именно для того, чтобы пострадать и умереть, Христос и рождается смертным и тленным человеком, но без греха.

Однако Его смертность в корне отличается от нашей: для нас смертность – это необходимость; для Христа – это лишь возможность, способность умереть, но никак не необходимость по природе – но необходимость по домостроительству нашего спасения. Мы умираем для себя, ради самих себя – чтобы т.о. через родиться в жизнь вечную; Христос же умирал не ради Себя – но ради нас. Вот в чем главное отличие смертности Христовой и от нашей, и от смертности прародителей.

Подверженность страстям, дезинтеграция естества и порабощенность диаволу

Как было выше показано, из-за смешения понятий «неукоризненных страстей» с «укоризненными» возникает большая путаница в вопросе, какую же природу воспринял Христос – первозданного или же поврежденную, после грехопадения, страстную или бесстрастную?

Насколько приложима ко Христу страстность как удобопреклонности ко греху и извращенность душевных сил (похоть)?

Если предположить, что во Христе была такая страстность, но Его воля ни разу не склонилась к совершению греха, тогда мы оказываемся перед ересью Феодора Мопсуетского.

По мнению Феодора, Господь в течение Своей земной жизни «умерщвлял во плоти грех и укрощал ее похоти ... душу же наставлял и побуждал и свои страсти побеждать, и обуздывать плотские похоти " . Человек Иисус »пользовался сотрудничеством Слова пропорционально Своему стремлению к добру " .

«Господь негодовал и сражался против болезней более душевных чем телесных, и, при содействии Божества к его совершенству, охотнее побеждал страсти. Поэтому он и сам борется преимущественно с ними. Ибо ни пристрастием к богатству не быв обольщен, ни желанием славы не быв увлечен, он не придал телу никакого значения… Восприяв и тело, и душу, он тем и другим подвизался за то и другое: умерщвлял во плоти и укрощал ее похоти, с легкою и благодушною победою над ними; душу же наставлял и побуждал и свои страсти побеждать и обуздывать плотские похоти; ибо это совершалось обитавшим в нем божеством, врачевавшим ту и другую сторону» .

«Так как (Бог Слово) много возлюбил его, и все его усвоил себе и все перенес: то, сопровождая его во всех страданиях, Он силою своею сделал его чрез них совершенным ; и он восстает из мертвых не по закону своего естества, но Слово своим присутствием, своим действием и по своей милости освобождает его от смерти и от тех горьких последствий, которые отсюда происходят, – воскрешает его из мертвых и приводит к высшей цели» .

"Он оправдался, и явился непорочным, частию через удаление от худшего и стремление к лучшему , частию через постепенное усовершенствование " .

С точки зрения Феодора, только к смерти Христос достигает «совершенной непорочности» и «неизменяемости в помышлениях» .

Если же предположить, что «страстность», которую воспринимает Христос, была следствием Его личных грехов, тогда ни о какой праведности Христовой не может быть и речи. Понятно, что такое предположение является кощунством, и только.

Однако, в любом случае, если во Христе была «страстность» укоризненная, значит, Он имел порочное естество и также находился во власти диавола, как и весь остальной человеческий род. Тогда, конечно, Он не мог быть никаким Спасителем.

Данная концепция представляет собой крайность «антропологического максимализма» (прот. Г. Флоровский) антиохийской школы. Христос понимается как полностью самостоятельный человек, автономный, с собственной волей и действованием, с изменением и возрастанием своей природы. Для Феодора, хотя Бог и пребывает в человеке Иисусе, но человечество Христа само собою совершает свой подвиг борьбы с грехом в Самом Себе. Ересь Феодора была решительно осуждена Православной на V-м Вселенском Соборе. В 12-ом анафематизме предается анафеме учение о том, что Христос «был обуреваем страстями душевными и вожделениями плотскими, и отдалялся от более дурного мало-помалу , и таким образом , преуспевая в делах, улучшился, и путем жизни стал непорочен ... и после Воскресения сделался неизменяемым в помышлениях и совершенно безгрешным " . «Антропологический максимализм» неизбежно приводит к необходимости признания во Христе собственной человеческой ипостаси, и, следовательно, к «аскетическому гуманизму», который разоблачает сам себя (прот. Г. Флоровский).

Святые отцы единогласно и категорично отрицали порочность, т.е. испорченность естества во Христе. Прп. Иоанн Касиан: «Господь наш … был искушаем во всем, подобно нам, кроме греха, т.е. без возбуждения страсти , именно Он вовсе не испытал жала плотской похоти, которым мы бессознательно и неизбежно уязвляемся ; поелику у Него зачатие не подобно человеческому» . «В Нем хотя была плоть истинная… но греховной наклонности еe, которая произвела преступление, Он не имел " . Григорий Богослов : «Христос восприял на Себя мою душу и все мои члены, восприял того Адама, первоначально свободного (т.е. воспринял природную, а не гномическую волю – П.В.), который не облекся еще грехом , пока не узнал змия (т.е. не приобрел гномической воли – П.В.), и не вкушал плода и смерти, питал же душу простыми, небесными помыслами, был светлым таинником Бога и божественного» . Другими словами, во Христе было такое же «нетление произволения», целостность и непорочность естества, отсутствие гномической воли, как у до грехопадения, с одной стороны, а с другой – смертность, страстность как подверженность страданиям и неукоризненным немощам, т.е. все то, чем стал обладать Адам после грехопадения – но кроме греха. Причем свойства первозданного Адама во Христе святые отцы связывали именно с бессеменным зачатием и особым, сверхъестественным способом рождения Христа. Поэтому отцы и говорят, что в утробе Девы Марии Бог «новотворит» человеческое естество. (Свт. . Ч. 1, с. 339: «Не брак соорудил Христу божественную плоть, но Сам Он делается каменосечцем собственной Своей плоти, исписуемой Божественным перстом» ...). О необходимости бессеменного зачатия прекрасно говорит свт. Григорий Палама : «Зачатие... произвела не воля плоти. Но наитие Святого Духа; благовещение Архангела и вера Пресвятой Девы явились причиной обитания Бога, а не согласие и опыт страстного вожделения… (для того, чтобы Христос) – Победитель диавола – Человек, будучи Богочеловеком, приял только корень (т.е. самое лишь естество) человеческого рода, но не и грех, будучи единственным, Который не был зачат в беззакониях, и не во грехах чревоносим, то есть – в плотском услаждении страстию, и нечистых помыслах (человеческого) естества… – дабы быть в полном смысле слова совершенно чистым и непорочным». «Если бы Он происходил от семени, тогда бы Он не был Начальником и Вождем новой и отнюдь нестареющей жизни, и будучи старой чеканки, не было бы Ему возможным восприять в Себе полноту чистого Божества, и сделать (Свою) плоть неистощаемым источником освящения, так, чтобы преизбытком силы смыть прародительское осквернение, и стать довлеющим для освящения всех последующих» .

Человеческое естество Христа было непорочным, т.е. неиспорченным ничем, нескверным, полноценным не только в смысле полноты человеческой природы, но и в смысле неиспорченности. Куски разбитой вдребезги вазы нельзя назвать «совершенной вазой», даже если имеются кусочки вазы все до единого. Также и человечество Христа называется «совершенным» не только потому, что Он был полноценным человеком, без всякого недостатка (как учил Аполинарий, например), но и потому, что в Нем не было никакого внутреннего расщепления и никакой ущербности. Смертность же и другие проявления тленности Христос принимает добровольно, не по принудительному закону естества, как это происходит с каждым человеком, но вольно, ради домостроительства нашего спасения – поэтому то, что в обычном человеке служит причиной греха, во Христе становилось спасительным для человеческого рода – прежде всего Его страдания и смерть. «Таким образом и Обожившее и Обоженное – единый Бог. Посему, что же претерпело и то и другое? Как я рассуждаю, Одно вступило во общение с дебелым, а другое, как дебелое, приобщилось моих немощей, кроме немощи греха " – т.е. здесь Григорий Богослов ясно указывает на два вида немощей (поврежденности) – немощи естества и немощи греха: первые Христос принимает, вторых – не имеет.

«Для сего берется овча по незлобию и как одеяние древней наготы; ибо такова Жертва, за нас принесенная, которая есть и именуется одеждою нетления. Совершенно , не только по Божеству, в сравнении с Которым ничего нет совершеннее, но и по воспринятому естеству, которое помазано Божеством, стало тем же с Помазавшим и, осмелюсь сказать, купно – Богом… Непорочно и нескверно; потому что врачует от позора и от недостатков и скверн, произведенных повреждением; ибо хотя воспринял на Себя наши грехи и понес болезни, но Сам не подвергся ничему, требующему уврачевания " .

В человеке сама непостоянность воли, ее колебания являются свидетельством греха, т.к. эта неустойчивость происходит вследствие неутвержденности в добре или (и) по причине неведения добра: человек может колебаться в решении не только потому что его воля не утверждена в добре, но и потому, что он не знает, что в данной ситуации есть добро, а что – зло и грех. Во Христе, естественно, не было никаких колебаний, так как, по свидетельству Исаии Пророка, «прежде, неже разумети Отрочати благое или злое, отринет лукавое, еже избрати благое» (). Если пользоваться терминологией прп. Максима, «во Христе по человечеству не было γνώμη , то есть самопроизвольной воли, склоняющейся к тому или иному решению после выбора различных мотивов, после колебания между добром и злом. Такой (гномической) воли и не могло быть во Христе, ибо иначе бы вместе с нею вводилось бы особое человеческое лицо, самолично решающееся на те или другие действия и вместе с тем постепенно развивающееся в определениях своей воли» .

Для того, чтобы лучше уяснить состояние человеческой природы Христа, необходимо остановиться на значении Его искушений.

Удобопреклонность ко греху и значение искушений и смерти Христовых

Как было выше показано, в человеческом естестве неукоризненные страсти являются своеобразными вратами греха и страстей, через которые лукавые силы входят в человека и через склонность человека к удовольствию порабощают его себе.

Во Христе эти «врата греха» – неукоризненные страсти – были также открыты для нападений лукавых духов. Но, как говорит Василий Селевкийский, Бог, Который мог и без воплощения спасти человека, «пожелал умаленное грехом естество показать в Себе Самом сильнее греха, чтобы во плоти осудить грех , Свою праведность распространить на всех и упразднить «имущего державу, т.е. диавола» . Свт. Григорий Палама говорит о том же: «Нужно было, чтобы побежденное стало победителем над победившим, и чтобы перехитривший был перехитрен» .

Каким образом это произошло, прекрасно описывает прп. Максим Исповедник :

Когда говорит, что лукавые силы, видя естественную (неукоризненную) страстность во Христе, полагали, что Он с принудительной необходимостью навлек на Себя закон естества , и поэтому напали на Него, надеясь убедить и внедрить в Его воображение посредством страстей естественных страсти неестественные, а тем самым сделать что-либо угодное им . Он же при первом испытании путем искушений наслаждениями, позволив им поиграть своими кознями, совлек их с Себя и изверг из естества, Сам оставшись недоступным и недосягаемым для них ... Таким образом Христос при искушении в пустыни далеко прогоняет от естества человеческого демонов, исцелив страстность естества в отношении к наслаждению и изгладив в Себе рукописание , состоящее в добровольном согласии на страсти наслаждения.

Во время же Крестной смерти Христос позволяет сатане совершить второе нападение через испытание страданиями – чтобы совершенно истощив в Себе пагубный яд их злобы, как то истощает огонь, полностью уничтожить его в естестве человеческом и совлечь с Себя во время крестной смерти начала и власти. Таким образом, Спаситель изгнал из естества человеческого страстность в отношении к боли, от которой малодушно убегала воля человека, в силу чего он постоянно и против желания был угнетаем страхом смерти, придерживаясь рабства наслаждения ради того, чтобы жить .

Он совлек их с Себя во время смерти, восторжествовав над ними, когда они приступили к Нему для происков, и сделав их посмешищем на Кресте при исходе души, после того как они вообще ничего не нашли в его страстности чего-либо свойственного естеству, хотя особенно ожидали найти в Нем что-нибудь человеческое в виду естественной страстности по плоти .

Таким образом, Христос воспринял на Себя те следствия грехопадения, которые являлись непреодолимым препятствием между Богом и человеком: «естественные неукоризненные страсти» по человеческому естеству – по естественному усвоению, вполне реально, как нечто свойственное Ему по естеству; а «укоризненные страсти» – т.е. человеческие грехи и пороки – по относительному усвоению, по человеколюбию, по «симпатии» – состраданию – к человеку, пережив как будто грешник грех, клятву, неповиновение, неведение, богооставленность, но в то же время не будучи причастен никакому греху. Благодаря непреложности произволения и ипостасного единства с Божеством, все эти страсти и грехи были уничтожены, демонические нападки отражены, и сама оказалась неспособной удержать в своей власти пречистую душу Богочеловека.

Заключение

Дело спасения, совершенное Христом, можно представить двумя способами или путями – нисходящим и восходящим.

Первое видение – нисходящий путь спасения. Христос рождается совершенным по человечеству и по Божеству, Его человечество подобно первозданному до грехопадения в своей непорочности и безгрешности. Для совершения спасения Он в Воплощении принимает на Себя следствия грехопадения – неукоризненные немощи, усваивая их Своему естеству по существу. Укоризненные же страсти Он принимает по относительному восприятию. Во Христе не было никакой борьбы с укоризненными страстями в Самом Себе, никакого колебания между деланием добра и грехом, никакой борьбы помыслов. Но Он произвольно помещает Себя во все те условия, какие сопутствуют человеческому греху, в которых происходит жизнь и падения людей, произвольно истощает Себя, испытывает (реально!) все те причины и следствия греха, какими человек содержится во власти греха и рабстве диавола, вплоть до Богооставленности. Постепенно Христос все более и более погружается в стихию человеческого греха, но принимает его не существенным, но относительным восприятием, оставаясь полностью чуждым личного греха, Он воспринимает на Кресте самый предел греха – Богооставленность, и в Своем Воскресении становится главой нового человечества – возрожденного и спасенного.

Другое видение домостроительства спасения – путь восходящий. Христос рождается с теми следствиями, какие стали свойственны природе человека после грехопадения, и которые служат в человеке причиной личных грехов и порабощенности диаволу. Непреложностью Своего произволения Христос исцеляет страстность естества в отношении к наслаждению и страданию, отгоняет лукавые духи от человеческой природы, и т.о. постепенно происходит процесс все большего обожения человеческой природы, который окончательно завершается в Воскресении Христовом, когда от смерти восстает уже новое естество, без тех немощей и страстей, на которых коренился у каждого человека, но не у Христа.

Можно эти два видения противопоставлять одно другому. Но разве нельзя их рассматривать как два взгляда с разных точек зрения на один и тот же предмет? Обе точки зрения – это лишь дань «антропологическому максимализму» Антиохии или «антропологическому минимализму» Александрии. Ведь любая аналогия, любая схема никогда не может быть тождественной той великой тайне домостроительства нашего спасения, в которую и ангелы не могут проникнуть (), а лишь помогает несколько приблизиться к ней, увидеть ее с разных сторон. Однако основной мотив у восточных отцов – не преступления и неминуемого наказания, но жизни и смерти, бытия и небытия, Бога и диавола. Поэтому и искупительный подвиг Христов – не в удовлетворении Божественному правосудию в юридическом понимании, но в возращении заблудшей овцы в стадо Своих овец, в возвращении людей из рабства диаволу в свободу сынов Божиих.

Жизнь
и учение
св. Григория Богослова

Глава III

ДОГМАТИЧЕСКОЕ БОГОСЛОВИЕ

5. ХРИСТОС
ПИСАНИЕ О СЫНЕ БОЖИЕМ

Говоря о триадологии Григория Богослова, мы уже касались его полемики с арианством (евномианством) по вопросу о единосущии. Одним из важных элементов этой полемики было рассмотрение в Словах 29-м и 30-м тех текстов Священного Писания, которые ариане брали на вооружение для доказательства того, что Сын не равен и не единосущен Отцу. Мы оставили анализ Слова 30-го до настоящей главы ввиду его исключительной христологической значимости. В этом Слове Григорий не только рассматривает тексты Писания, относящиеся ко Христу, и имена Христа, встречающиеся в Писании, но и излагает на основе этих текстов учение о Христе как Богочеловеке, обладающем полнотой двух природ.
Главным аргументом ариан против учения о Божестве Сына и Его равенстве с Отцом было то, что это учение якобы противоречит свидетельству Священного Писания, где не сказано, что Сын является Богом. Григорий, однако, убежден в обратном: Никейская вера основывается на свидетельстве Писания. Главным текстом, где прямо говорится о Божестве Сына, является начало Евангелия от Иоанна: "В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог". Однако и многие другие тексты прямо или косвенно указывают на равенство Сына с Отцом: те, в которых Он назван "началом", Сыном единородным, Путем, Истиной, Жизнью, Светом, Мудростью, Силой, Сиянием, Образом, Печатью, Господом, Царем, Сущим, Вседержителем. Кроме того, бесчестно по отношению к Богу обходить молчанием "возвышающие" выражения в Писании по отношению к Сыну Божию и выставлять на вид "умаляющие".
И тем не менее, как понимать те многочисленные тексты, которые находятся в арсенале ариан и, по мнению последних, прямо говорят о неравенстве между Отцом и Сыном? Таковы, например, тексты, в которых Христос называет Отца "Богом", говорит, что Отец больше Его, что Он не может ничего творить Сам по Себе, а также многочисленные места, в которых Христу приписывается неведение, покорность, или говорится о Его человеческих качествах. Все эти места,- считает Григорий,- должны быть истолкованы в контексте христологического учения Церкви - учения о двух природах в Иисусе Христе. В Писании есть выражения, которые относятся к Иисусу как Богу, а есть те, что подчеркивают реальность Его человеческой природы. Основной герменевтический принцип, выдвигаемый Григорием, заключается в том, чтобы относить все "возвышенное", сказанное о Христе, к Его Божественной природе, а все "унизительное" - к человеческой природе:

Термин oikonomia, который переводится как "домостроительство" или "снисхождение", традиционно указывает на спасительное Дело Сына Божия по отношению к роду человеческому, т.е. на рождение, земную жизнь, страдание и смерть Христа. Это спасительное Дело выражается также понятием "истощания" (kenōsis) - умаления Божества до принятия на Себя человечества. Эти понятия лежат в основе всей христологической доктрины Григория, что будет видно из нижеследующего обзора Слова 30-го. Мы также увидим, как герменевтический принцип, изложенный Григорием, применялся им на практике и как он толковал тексты Писания, приводившиеся арианами в подтверждение своего учения.
Первым из обсуждаемых текстов являются слова из книги Притчей "Господь создал меня началом путей Своих". Поскольку в христианской традиции София-Премудрость Божия единогласно отождествлялась с Христом, слово "создал" (греч. ektise), по мнению ариан, должен указывать на тварную природу Сына Божия. Григорий, однако, настаивает на том, что слово "создал" относится к человеческой природе Христа. В той же книге Притчей,- отмечает он,- говорится, что Господь "рождает" (genna,) Премудрость, а это относится к вечному рождению Сына Отцом. "Итак, кто станет оспаривать то, что Премудрость называется творением по дольнему рождению, а рождаемой - по рождению первому и более непостижимому?"
Подобным же образом следует подходить к текстам из книги пророка Исаии, где Сын назван "рабом" Бога. Это выражение относятся не к Божественной природе Сына, но к Богу, ставшему человеком; они должны пониматься в контексте идеи "кенозиса"-истощания Бога Слова, Которое ради нас стало человеком, чтобы обожить человеческую природу:

Григорий не боится цитировать тексты, которые в глазах ариан свидетельствовали о неравенстве между Сыном и Отцом. Он намеренно ссылается на эти тексты, чтобы подчернуть величие таинства обожения человеческой природы, происшедшее в лице Иисуса Христа, в результате соединения и "смешения" с Божеством. Для Григория эта идея имеет ключевое значение, поскольку именно на ней основана его вера в обожение человека.
Следующая группа текстов, указывающих, по мысли ариан, на то, что Сын не совечен Отцу, содержится в Новом Завете: "Ему надлежит царствовать, доколе низложит всех врагов под ноги Свои"; "Которого небо должно было приять до времен совершения всего..."; "Седи одесную Меня, доколе положу врагов твоих в подножие ног Твоих". Но, во-первых, слово "доколе" в библейском словоупотреблении совсем не всегда указывает на временный характер действия. А во-вторых, все эти тексты имеют двойной характер и могут быть истолкованы применительно к "домостроительству" - принятию на Себя Богом человеческой природы для нашего спасения. Впрочем, и истолкованные применительно к Божеству, эти тексты говорят о совечности и единосущии Сына Отцу:

Ты заблуждаешься из-за своего незнания... И не только из-за этого, но и из-за того, что не умеешь различать значений. О Сыне говорится, что Он царствует - в одном смысле как Вседержитель и Царь хотящих и нехотящих, а в другом приводящий к покорности и подчинивший Своему Царствию нас, добровольно признавших Его Царем. Итак, Царствию Его, если понимать его в первом значении, не будет предела (ouk estai peras). А если во втором значении - какой предел? Тот, что нас примет под Свою руку, и притом спасенных! Ибо нужно ли покорившихся приводить к покорности? После этого восстанет Судия земли и отделит спасаемое от погибающего; после этого Бог станет посреди богов спасенных, чтобы рассудить и определить, какой славы и обители заслуживает каждый. К этому присоедини и покорность, которой покоряешь Ты Сына Отцу. Или Ты хочешь сказать, что Сын не покорен ныне? Но, будучи Богом, Он должен быть всецело покорен Богу... Но обрати внимание вот на что. Как за меня назван проклятием освобождающий меня от клятвы закона и грехом взявший на Себя грех мира .., так и мою непокорность делает Он Своей непокорностью, будучи Главой целого тела. Итак, пока я непокроен и мятежен своим отречением от Бога и своими страстями, Христос тоже называется непокорным в том, что относится ко мне. Когда же все покорится Ему.., тогда и Он исполнил Свою покорность, приведя (к Отцу) меня, спасенного.

Итак, все, что говорится в Писании о "подчинении" Сына Отцу, должно восприниматься не в смысле субординации внутри Святой Троицы, но в том смысле, что Слово, ставшее человеком, подчиняет Себя Отцу как человек. Принимая на Себя человеческую природу, Христос "усваивает" Себе все, что свойственно человеку в его греховном состоянии. Будучи непричастен греху, Он берет на Себя все последствия греха для того, чтобы освободить и искупить человека. Все человеческое страдание, которое является результатом грехопадения, воспринято на Себя воплотившимся Словом. В этом контексте воспринимает Григорий слова Иисуса на кресте: "Боже мой, Боже мой! Для чего Ты Меня оставил?" Этот крик богооставленности не означает, что Отец оставил Сына в момент крестного страдания или что Божество Христа разлучилось с Его человечеством, но что Христос принял на Себя богооставленность как наивысшее страдание человека. Это не Сын, разлученный с Отцом, вопиет к Нему, и не человек Иисус, отделенный от Бога Слова, но все человечество в лице Христа взывает к Богу, от Которого оно отпало и к Которому, благодаря крестному подвигу Спасителя, теперь возвращается:

Идея "представительства" Христа, Который берет на себя все человеческое, чтобы его обожить, применяется и к словам апостола Павла о вопле, слезах, молитве и молении Иисуса "могущему спасти Его от смерти" и о том, что Сын "страданиями навык послушанию". Все это, говорит Григорий, совершает Христос от нашего лица: "Как образ раба, снисходит Он к сорабам и рабам, принимает на Себя чуждый облик, принимает в Себя всего меня и все мое, чтобы в Себе истребить мое худшее, как огонь истребляет воск, а солнце - пар с земли, и чтобы я, благодаря смешению (synkrasin) с Ним, приобщился к тому, что свойственно Ему". Христос из послушания принимает на себя страдания: на собственном опыте Он узнает, что для нас возможно, а что сверх наших сил. "Ибо как Сам Он претерпел, быв искушен, то может и искушаемым помочь".
Что касается слов Христа из Евангелия от Иоанна "Отец Мой более Меня", то их следует уравновешивать словами о равенстве Сына Отцу, которые содержатся в том же Евангелии: Отец больше Сына, поскольку является Его Причиной, однако равен Сыну по естеству. Слова "восхожу к... Богу Моему и Богу вашему" надо понимать в том смысле, что Отец является Богом Сына как человека, но Отцом Сына как Бога, равного Ему по естеству. В том же контексте должны интерпретироваться слова о том, что "никто не благ, как только один Бог": эти слова были ответом Иисуса законнику, который признавал благость во Христе как в человеке; Иисус же показывал, что в собственном смысле благ один Бог. В словах о том, что никто не знает последнего дня и часа, ни Ангелы, ни Сын, а только Отец, Христос приписывает Себе неведение как человек, а не как Бог.
Большой интерес представляет интерпретация Григорием текстов, в которых говорится о "действии" и "воле" Сына Божия: впоследствии, в VI-VII вв., богословы вернутся к этим темам в ходе полемики с моноэнергизмом и монофелитством. Один из текстов: "Сын ничего не может творить Сам от Себя, если не увидит Отца творящего". По мысли Григория, понятие "может" указывает здесь не на ограниченность возможностей Сына, а на то, что Он не действует независимо от Отца, но Его действие находится в гармоничном единстве с действием Отца. Выражение "если не увидит Отца творящего" нельзя понимать в том смысле, что сначала действие совершает Отец, а потом то же самое совершает Сын. Речь должна идти не о слепом копировании Сыном действий Отца, но об исполнении на деле, воплощении в практику того, что Отец предначертал:

Как мы говорим, что невозможно, чтобы Бог был зол или чтобы Он не существовал.., или чтобы существовало несуществуюшее, или чтобы дважды два было одновременно и четыре, и десять, так невозможно и неприемлемо, чтобы Сын творил что-либо, чего не творит Отец. Ибо все, что имеет Отец, принадлежит и Сыну, как и наоборот, принадлежащее Сыну принадлежит Отцу... Но как видит Он Отца творящим и сам творит? Неужели так, как бывает у пишущих образы и буквы, которые не могут достичь сходства иным образом, как только смотря на подлинник и им руководствуясь?.. Но Сын очищает проказы, освобождает от демонов и недугов, оживотворяет мертвых, ходит по морю и совершает все остальное, что Он совершил: над кем и когда совершил это прежде Отец? Не ясно ли, что для одних и тех же дел Отец предначертывает образы, а Слово приводит в исполнение - не рабски и бессознательно, но сознательно и со властью, точнее сказать, по-отцовски. Так понимаю я слова: что творит Отец, то и Сын творит также : не по подобию того, что уже раньше совершено, но по равному достоинству власти.

Григорий не касается здесь проблематики "двух действий" в Иисусе Христе, которая была не актуальна в его время: он лишь говорит о прямой связи между действиями Сына и волей Отца. Однако при разборе следующего текста - слов Христа "Я сошел с небес не для того, чтобы творить волю Мою, но волю пославшего Меня Отца", Григорий затрагивает вопрос о человеческой воле Христа и весьма недвусмысленно утверждает, что у Христа нет воли, отличной от воли Отца, но что Его воля едина с волей Отца. С другой стороны, говоря о том, что воля Сына и Отца едина, Григорий не забывает и о том, что Христос как человек обладает всей полнотой и всеми свойствами человеческой природы:

Если бы это было сказано не самим Сшедшим, мы бы сказали, что это слово отображает человека, и не такого, которого представляем мы в Спасителе,- ибо Его воля не противна Богу как всецело обоженная (theōthen holon),- но подобного нам, ведь человеческая воля не всегда следует воле Божией, но очень часто противоречит и противоборствует ей. В этом смысле мы понимаем и слова: Отче, если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем, не как Я хочу, но Твоя воля да пересилит, - ибо невероятно, чтобы Он не знал, что возможно, а что нет, и чтобы противополагал одну волю другой. Но поскольку это слова Воспринявшего, а не воспринятого,- ведь Снисшедший и значит Воспринявший,- мы так ответим: слово это сказано не потому, чтобы у Сына была Своя собственная воля, помимо воли Отца, но что такой воли вообще нет; так что все это вместе означает: "Не для того, чтобы творить волю (thelēma) Мою, ибо нет у Меня воли, отдельной от Твоей, а есть только общая Тебе и Мне, у Которых как Божество одно, так и воля (boulēsis) одна".

Молитва Христа в Гефсиманском саду была одним из текстов, которые становились предметом спора в разные эпохи. Во времена Григория евномиане обращались к ней для доказательства того, что Христос был немощным человеком, боявшимся смерти, и следовательно - не Богом. В VII в., напротив, на эту молитву ссылались в доказательство того, что Христос, будучи Богом, не имел человеческой воли, так как она была в Нем поглощена божественной волей. Этому учению, получившему название монофелитства, противоставлялась такая точка зрения, согласно которой молитва Христа доказывает наличие в Нем двух воль. При первой интерпретации молитва рассматривается в ее целокупности как свидетельствующая о том, что, хотя Христос и страшился смерти как человек, Его воля полностью сливалась с волей Отца, и потому: "не как Я хочу, но как Ты". При второй интерпретации часть молитвы ("если возможно, да минует Меня чаша сия") рассматривается как проявление человеческой воли, тогда как другая часть ("впрочем, не как Я хочу, но как Ты") - как подтверждение того, что человеческая природа и воля Христа подчинены Отцу: поскольку Господь поистине стал человеком, Его душа испытывала страх смерти, однако она была укреплена божественной волей и встретила смерть мужественно.
Какую позицию занял бы Григорий в спорах о двух действиях и волях в Иисусе Христе? Этим вопросом задавались в VI-VII вв. обе противоборствующие партии, причем каждая была уверена, что Григорий занял бы именно ее позицию. С одной стороны, Григорий подчеркивает, что во Христе нет иной воли, кроме как воля Отца. С другой стороны, слова Григория нисколько не противоречили и учению диофелитов, одержавших победу на VI Вселенском Соборе. В Исповедании веры этого Собора не только упоминается имя Григория Богослова в одном ряду с именами Афанасия, Льва Великого и Кирилла, но и прямо цитируются его слова о том, что воля Христа "не противна Богу как всецело обоженная". По учению преп. Максима Исповедника, восторжествовавшему на Соборе, во Христе как совершенном Боге и совершенном человеке было два действия и две воли, однако Его человеческая воля не находилась в противоречии или конфликте с божественной. Максим делал различие между волей природной - той, что была свойственна человеку в момент его сотворения, и волей избирательной ("гномической"), появившейся у него после грехопадения. Естественная воля первозданного Адама не противоречила воле Божией и была едина с ней, тогда как избирательная воля падшего Адама способна вступить в конфликт с Богом: это воля человека, вкусившего от древа познания добра и зла. Колебание между добром и злом, свойственное человеку греховному, было несвойственно Иисусу Христу, Чья человеческая воля была "всецело обожена". Нельзя не увидеть в этом учении прямого развития христологических воззрений св. Григория Богослова.
В Слове 30-м Григорий также анализирует текст, в котором говорится о Христе как "ходатае" между Богом и людьми. Ходатайствовать (presuebein) - значит предстательствовать в качестве посредника,- говорит Григорий. Ходатайство Христа имеет как сотериологическое, так и нравственное значение - будучи человеком, Христос молится о спасении и обожении человечества, но также и нам подает пример терпения:

Заключительная часть Слова 30-го посвящена рассмотрению имен Христа, встречающихся в Писании. У Григория было давний интерес к этой теме, но лишь в "Словах о богословии" он рассматривает имена Христа систематически. Будучи последовательным защитником учения о двух природах во Христе, Григорий разделяет все имена Христа на две категории - принадлежащие "тому, что выше нас и что ради нас" и принадлежащие "нам и воспринятому от нас". Иными словами, один ряд имен подчеркивает Божество Христа, другой - Его человеческую природу.
В первом ряду находятся имена Сына, Единородного, Слова, Премудрости, Силы, Истины, Образа, Света, Жизни, Правды, Освящения, Избавления, Воскресения. Христос назван Сыном как "тождественный Отцу по сущности"; Единородным - "не потому, что Он един от Единого и един единственно, но потому, что (рожден) единственным образом, а не как тела"; Словом - потому что возвещает об Отце и являет Отца; Премудростью - как "знание божественных и человеческих предметов"; Силой - как Тот, Кто охраняет все, получившее бытие, и подает силы к продолжению бытия. Христос назван Истиной - "как единое, а не множественное по природе... и как чистый отпечаток и безошибочное отображение Отца; Образом - как Единосущный, происшедший от Отца, как "живой Образ", имеющий большее сходство с Отцом, чем всякое человеческое порождение с родившим его; Светом - как "светозарность душ, очищенных разумом и жизнью". Христос назван Жизнью - по "двоякой силе вдохновения", то есть по дыханию жизни, которое Он вдохнул во всех людей, и по Духу Святому, Которого подает способным вместить; Справедливостью - потому что по достоинству судит тех, которые "под законом" и которые "под благодатью"; Освящением - "как чистота, чтобы чистое было вмещаемо чистым"; Избавлением (apolytrésis) - "как отдавший себя в искупление для очищения вселенной"; Воскресением - как вводящий в жизнь тех, кто был умерщвлен грехом.
Во втором ряду имен находятся те, что относятся к человеческой природе Христа: Человек, Сын человеческий, Христос, Путь, Дверь, Пастырь, Овца, Агнец, Архиерей, Мелхиседек. Имя "Человек" указывает на то, что Недоступный по природе сделался доступным, приняв тело, и освятил Собой всецелого человека; имя "Сын человеческий" - на сверхъестественное рождение от Адама как праотца и от Девы как Матери; "Христос" - на помазание, освятившее человечество самим присутствием Помазывающего. Христос есть "Путь" как ведущий нас через Себя; "Дверь" как вводящий; "Пастырь" как покоящий нас "на злачных пажитях" и водящий "к водам тихим"; "Овца" как закланный; "Агнец" как совершенный; "Архиерей" как приносящий жертву; "Мелхиседек" - как рожденный без матери по Божеству и без отца по человечеству.
Имена Христа, указывающие как на Божество, так и на человечество, представляют собой лестницу, восходя по которой человек может достичь обожения:

Притч.8:25.

Слово Божие учит, что первозданный человек был сотворен Богом совершенным по телу и душе: И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма. И был вечер, и было утро: день шестой (Быт. 1, 31). Источником совершенства и святости природа Адама имела благодать Божию. Человек «имел возможность пребывать и преуспевать в добре, получая содействие со стороны Божественной благодати» (преп. Иоанн Дамаскин) . Но от благодати Божией человек мог и отпасть, поскольку сотворен был Богом со свободным произволением.

На вопрос: «Почему не сообщил Бог человеку в самом устройстве его безгрешности, так, чтобы он не мог пасть, хотя бы и хотел, посреди всех искушений?», свт. Василий Великий отвечает, что «Богу угодно не вынужденное, а совершаемое добровольно... Посему кто порицает Творца, что не устроил нас по естеству безгрешными, тот не иное что делает, как предпочитает природе разумной неразумную, природе, одаренной произволением и самодеятельностию, - неподвижную и не имеющую никаких стремлений» .

Для укрепления произволения прародителей в послушании воле Божией им дана была заповедь о невкушении плодов с одного райского древа. Эта заповедь была дана Адаму для того, «чтобы знал, что он пременяем и изменяем, и остерегался, и пребыл навсегда в том добром и божественном состоянии» (преп. Симеон Новый Богослов) .

Будучи совершенным, первый человек не мог иметь и не имел никаких внутренних искушений и поползновений ко греху. Искушение могло придти и на самом деле пришло извне , от сатаны. Важность греха прародителей Отцы Церкви видели в том, что прародители имели духовные силы, достаточные, чтобы при помощи обитаемой в них благодати Божией не склонить свое произволение на предложение искусителя.

Грехопадение прародителей повредило их блаженную и бесстрастную природу. На них исполнились слова Творца: ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь (Быт. 2, 17).

«Душею Адам умер тотчас, как только вкусил, а после, спустя девятьсот тридцать лет, умер и телом. Ибо...смерть души - есть отделение от ней Святого Духа, Которым осеняему быть человеку благоволил создавший его Бог, чтобы он жил подобно Ангелам Божиим, кои, будучи всегда просвещаемы Духом Святым, пребывают неподвижными на зло» (преп. Симеон Новый Богослов) .

Грех прародителей доставил духовную смерть не только им самим, но и всем их потомкам. Как говорит апостол: одним человеком грех вошел в мир, и грехом смерть, так и смерть перешла во всех человеков, потому что в нем все согрешили (Рим. 5, 12). Все потомки Адамовы рождаются в мир уже с этим прародительским (первородным) грехом и естеством чадами гнева Божия (Еф. 2, 3). «Этот новонасажденный грех к злосчастным людям пришел от прародителя...; все мы участвовавшие в том же Адаме, и змием обольщены, и грехом умерщвлены, и спасены Адамом небесным» (св. Григорий Богослов) .

О том, что первородный грех распространился на всех людей, говорят отцы Карфагенского Собора (418 г.) Опровергая ересь Пелагия, отрицавшего действенность Адамова греха и его следствий на потомков, отцы Собора привели древнее правило веры, по которому младенцы крестятся Церковью «во оставление грехов». Каких грехов, если младенцы не совершают личных грехов? Греха первородного, прародительского, с которым младенцы рождаются в мир. И слова апостола (Рим. 5, 12) должно понимать так, как их всегда понимала Вселенская Церковь: что в Адаме согрешили все люди и грех Адама распространился на всех его потомков.

Следует напомнить, что 2-м правилом VI Вселенского Собора правила отцов Собора Карфагенского, в числе прочих правил Поместных и Вселенских Соборов, «запечатлены согласием», т.е., утверждены. А VII Вселенский Собор своим 1-м правилом это утверждение подтвердил. Так что те, кто отрицает виновность потомков Адамовых за грех праотца, отрицает догматические определения Вселенских Соборов.

Первый грех, первородный, исказил человеческую природу, ставшую удобопреклонной ко греху. Ибо знаю , - говорит апостол обо всех потомках Адамовых, - что не живет во мне, то есть в плоти моей, доброе; потому что желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу.Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю. Если же делаю то, чего не хочу, уже не я делаю то, но живущий во мне грех (Рим. 7, 18-20). Если природная воля первозданного человека была всецело устремлена к благому Богу, то воля человека падшего устремлена ко злу более, нежели к добру. Страсть гордости, родившаяся в душе человека вместе с диавольским внушением: будете, как боги (Быт. 3, 5), будучи матерью всех порочных страстей, произвела и прочие укоризненные страсти: тщеславие, зависть, памятозлобие и др. Ум человека помрачился и стал недуговать забвением Бога.

«Диавол произвел грех, всеяв его в разумное и духовное естество человека, соделавшееся преступным и отринутым от Бога, так что диавол в естестве человеческом постановил греховный закон, и ради греховного дела царствует смерть» (св. Афанасий Великий) . Этою смертью диавол пользовался, «как каким-нибудь воином и сильным оружием против человеческой природы» (блаж. Феофилакт Болгарский) .

Преступив заповедь Божию, Адам не только ввел в мир грех и смерть, но и подпал клятве Божией, «а чрез него и все люди от него происходящие, приговор же об этом никак не мог быть уничтожен... и нет ничего, что могло бы отстранить сей великий и страшный приговор» (преп. Симеон Новый Богослов) .

В силу Божественного приговора (Быт. 3, 19) человек стал также подвержен страстям: голоду, жажде, утомлению, страданиям, боязни смерти и самой смерти. Впрочем, страсти, которыми Бог наказал прародителей, именуются Отцами Церкви беспорочными или безукоризненными . Они не сообщают человеческой природе никакой греховности или порока, в отличие от страстей порочных , всеянных в человеческую природу искусителем.

Каждый человек с самого момента своего зачатия становился причастным первородному греху, рождался в мир, будучи должником смерти, чадом гнева Божия и рабом диавола, который господствовал над человеком через грех.

Чтобы спасти человеческий род от греха, проклятия и смерти, лишить силы имеющего державу смерти, то есть диавола (Евр. 2, 14), и отменить Божественный приговор, необходима была искупительная жертва. «Жертва же должна быть чистой, но мы не имели принести Богу такую жертву» (св. Григорий Палама) . Как говорит Писание: человек никак не искупит брата своего и не даст Богу выкупа за него (Пс. 48, 8), все были должниками смерти (Рим. 6, 23). И поскольку никто из людей, будучи под грехом, не мог искупить даже себя, то Сын Божий и Бог истинный, Который не только праведен, но и человеколюбив, сошел с небес, вселился в утробу Приснодевы, и творческим образом через Святого Духа из непорочных и чистейших Ее кровей образовал Себе начатки нашего естества - плоть одушевленную и разумную, которую, как Свою собственную плоть принес в жертву Богу и Отцу Своему за наши грехи.

И Сама Дева Мария, ставшая впоследствии Матерью Господа (Лк. 4), несла в Себе вину за грех Адама, как все земнородные, Она была должницей смерти. Потому Христу Она могла дать только это, обольщенное диаволом естество. Впрочем, победить диавола и должен был человек, ранее побежденный им. Таким человеком должен был стать потомок Адама. И этим потомком Адама стал Господь наш Иисус Христос, воспринявший плоть от Девы Марии. «Спасительное Слово сделалось тем, чем был погибший человек» (св. Ириней Лионский).

Христос - Сын Девы и потомок нашего общего праотца Адама стал во всем подобным нам, кроме греха.

Потому, восприняв это смертное естество, Христос, как поется в Октоихе, «страсти обоюду отсече» , т.е. отсек их от Своей Божественной души и тела. Какие страсти он отсек? Разумеется, укоризненные. Какие страсти воспринял? Безукоризненные. Для чего Он воспринял безукоризненные страсти? Для того, чтобы во плоти совершить Домостроительство нашего спасения. Следовательно, диавола победило то естество, которое в лице Адама потерпело в нем поражение.

Естество, обольщенное диаволом, и как следствие - подверженное греху, физически присутствует в тварном мiре в каждом потомке Адама. Господь наш Иисус Христос воспринял это естество от Пресвятой Девы Марии и обо жил его в самом Воплощении (так учат большинство свв. Отцов, и эта истина вошла в наши богослужебные книги).

Об этом прекрасно пишет св. Григорий Богослов: «Бог Слово воплотился, чтобы человек настолько стал богом, насколько Бог стал человеком... Христос соединил Свой образ с нашим, чтоб страждущий Бог и моим страданиям оказал помощь, и меня соделал богом через свой человеческий образ».

Чтобы «отсечь» от Себя укоризненные страсти, которые сообщили бы Его человеческой природе греховность, Христос употребил удивительное средство - сверхъестественное рождение, ставшее своеобразнымфильтром , воспрепятствовавшем прохождению этих страстей от природы Девы Марии. В то же время безукоризненные страсти от человеческого естества Богоматери были добровольно восприняты Господом нашим Иисусом Христом.

Не случайно Сын Божий принимает такой образ Своего воплощения, который был, как пишет преп. Иоанн Дамаскин, «не от желания или похоти , или соединения с мужем, или рождения, связанного с удовольствием, но от Святого Духа и первого Источника Адамова» . Если бы Господь зачался и родился обычным человеческим образом, то на Него распространился бы грех нашего праотца, и от праотца Он наследовал бы падшую, наклоненную ко греху, природу. Христос был бы тогда, как и все люди, должником смерти и, нося в Своей человеческой природе вину за грех Адама (даже если бы и не совершил произвольного греха), умер бы за этот грех, а не за грехи человеческого рода. В беседе с учениками перед Своими страданиями и смертью Господь сказал: ибо идет князь мира сего, и во Мне не имеет ничего (Иоан. 14, 30). «Как некоторые могли продумать, - поясняет блаж. Феофилакт, - что и Христос предается смерти за грехи, то Он прибавил: и во Мне не имеет ничего ; Я смерти не повинен, диаволу ничем не должен, но принимаю страдания добровольно, из любви к Отцу» .

Отринув ветхое рождение, Христос «приял только корень, (т.е. самое лишь естество) человеческого рода, но не и грех, будучи единственным, Который не был зачат в беззакониях, и не во грехах чревоносим» (св. Григорий Палама) . «В Спасителе не было и следа того, что привнесено в человека искусителем, и что прельщенный человек допустил в себя впоследствии» (св. Лев Великий) . Таким образом, во Христе не было даже тени той поврежденности природы, которую привнес в человеческую природу лукавый дух. Человеческая природа Христа не несла в себе первородного греха, не была в состоянии духовной смерти, человеческая воля Спасителя устремлена была всецело к добру, человеческий ум Христа не только не помрачен, но обожен. По чистоте и святости человеческая природа Христа подобна природе Адама первозданного, почему Отцы Церкви и называют Его Новым Адамом.

По домостроительству нашего спасения Господь воспринял в Свою человеческую природу беспорочные или безукоризненные страсти, «которые вошли в человеческую жизнь вследствие осуждения, происшедшего из-за преступления, как например, голод, жажда, утомление, труд, слеза, тление , уклонение от смерти, боязнь, предсмертная мука, от которой происходит пот, капли крови; происходящая вследствие немощи естества помощь со стороны Ангелов и подобное, что по природе присуще всем людям» (преп. Иоанн Дамаскин) .

Эти беспорочные страсти, которые у всех потомков Адамовых являются следствием первородного греха, у Христа не были следствием греха, а усвоены Им добровольно. Почему апостол и говорит, что Христос явился на земле в подобии плоти греховной (Рим. 8, 3), и еще говорит, что не знавшего греха Он сделал для нас жертвою за грех (2 Кор. 5, 21). Но беспорочные страсти не делают человеческую природу Спасителя нечистой. Она свята и непорочна точно также, как она была свята и непорочна у первозданного Адама.

Господь добровольно воспринял в Свою человеческую природу беспорочные страсти, чтобы:

во-первых, привлечь на борьбу с Собой диавола и победить его (св. Иоанн Златоуст, преп. Симеон Новый Богослов);

а во-вторых, чтобы пострадать и умереть за наши грехи. Христос воспринял «тело, которое могло умереть, чтобы, как Свое собственное, принести его за всех, и как за всех пострадавшему, по причине пребывания Своего в Теле, дабы смертью лишить силы имеющего державу смерти, то есть диавола, и избавить тех, которые от страха смерти через всю жизнь были подвержены рабству (Евр. 2, 14-15) (св. Афанасий Великий). Именно «непреложностью произволения (Господь) исправил страстное начало естества, соделав конец его (т.е. смерть. - П.А .) началом преображения к нетлению...» (Преп. Максим Исповедник).

Итак, Христос воспринял человеческую природу такую же чистую и безгрешную, какой она была у первозданного Адама. В то же время от природы Адама человечество Христово отличается страстностью, тленностью и смертностью, т.е. наличием беспорочных страстей.

На этом наличии в человеческой природе Христа беспорочных страстей спекулируют некоторые богословы, утверждая, что у Христа точно такая же, как у всех потомков Адамовых несовершенная природа. Христос, дескать, воспринял наше естество, т.е. естество падшего Адама.

В доказательство они приводят наименования человеческого естества Спасителя святыми отцами: «погибшее» (св. Ириней Лионский); «смертное», «повинное», «расслабленное грехом», «удобостраждущее» (св. Афанасий Великий); объятое «гнилостию» (преп. Ефрем Сирин); «запустевшее» (преп. Макарий Египетский); «осужденное» (св. Григорий Богослов); «тленное», «мертвенное», «оскверненное» (св. Григорий Нисский); «поврежденное», «согрешившее» (св. Кирилл Александрийский); «побежденное» (блаж. Феодорит); «страждущее» (св. Лев Великий); «страстное» (преп. Максим Исповедник); «болящее» (преп. Иоанн Дамаскин); «бедное», «рассеченное диаволом» (преп. Симеон Новый Богослов); «поверженное», «болезненное» (св. Григорий Палама); «подлежащее брани» (св. Николай Кавасила) и т. д.

Примечательно, что приведя эти наименования А. Зайцев пишет далее: «Классическим выражением святоотеческого учения по этому вопросу можно признать исповедание "Точного изложения православной веры" преп. Иоанна Дамаскина: "...исповедуем, что Христос воспринял все естественные и беспорочные страсти... которые вошли в человеческую жизнь вследствие осуждения, происшедшего из-за преступления"» .

Назвав это выражение преп. Иоанна Дамаскина классическим, А.Зайцев подтверждает, что все приведенные им выше определения человеческого естества Спасителя святыми отцами, говорят о наличии в этом естестве безукоризненных или беспорочных страстей. Но они не говорят о подверженности Спасителя порочным или укоризненным страстям, что у Христа удобопреклонная ко греху природа.

Современные же богословы утверждают, что человеческая природа Христа влекла Его к совершению греха.

Так иерей Олег Давыденков в своем «Догматическом богословии» пишет: «По Своему человечеству Господь претерпевает всё, что только может претерпеть обычный человек, всё, что ведет обычного человека ко греху».

Ему вторит А.Зайцев: «В земной жизни Христос пережил все, что в обычном человеке, как правило, ведет ко греху, ... все то, что в каждом из нас приводит к падению» .

А проф. МДА протодьякон А. Кураев пишет в своих книгах, что человеческая природа Христа: «удобопоползновенна ко греху», «удобопреклонна ко злу», «уязвима для искушений», «доступна для искушений», природа, «в которой гораздо сложнее оставаться в неуязвимости для вражьих стрел». Более того. Он готов это даже доказать .

Кураев также уверен, что Христос совершенствовался всю Свою жизнь. Он пишет: «Наконец, если... человеческая "природа уже совершенно чиста и непорочна" в момент Воплощения, то в чем же подвиг Христа? Зачем нужны были Его борения, страдания и Воскресение, если человечество было полностью исцелено уже в Рождестве? Если во Христе человеческая природа не претерпевала исцеления, - то нет разницы между Человечеством Христа до Воскресения и по Воскресении. Неужели ничего-ничего не изменяется в Человечестве Христа на пути от Рождества к Воскресению? Неужели никаких усилий к этому изменению не прилагала человеческая воля Христа? Но если мы предположим, что Спаситель воспринял ту человеческую природу, каковой она стала после грехопадения, и Своим подвигом соделал ее даже высшей, чем она была в Адаме до его греха, - только тогда в Евангелии не оказывается "лишних страниц"» .

Но, ведь, и Феодор Мопсуэтский, лжеучение которого предали анафеме отцы V Вселенского Собора, не учил, что Христос грешил или, как выражается А.Зайцев, не допускал, чтобы Его человеческая природа «актуально проявила себя».

Феодор пишет: «Господь негодовал и сражался против болезней более душевных чем телесных, и, при содействии Божества к его совершенству, охотнее побеждал страсти. Поэтому он и сам борется преимущественно с ними. Ибо ни пристрастием к богатству не быв обольщен, ни желанием славы не быв увлечен, он не придал телу никакого значения... Восприяв и тело, и душу, он тем и другим подвизался за то и другое: умерщвлял во плоти грех и укрощал ее похоти, с легкою и благодушною победою над ними; душу же наставлял и побуждал и свои страсти побеждать и обуздывать плотские похоти; ибо это совершалось обитавшим в нем божеством, врачевавшим ту и другую сторону» .

Феодор осужден именно за то, что Христос, по его мнению, «был обуреваем страстями душевными и вожделениями плотскими, и отдалялся от более дурного мало по малу, и таким образом, преуспевая в делах, улучшился, и путем жизни стал непорочен... и после воскресения сделался неизменяемым в помышлениях и совершенно безгрешным» .

То есть, Феодор осужден за то самое, чему учат современные православные богословы, что «по Своему человечеству Господь претерпевает все, что только может претерпеть обычный человек, все, что ведет обычного человека ко греху, ... что в каждом из нас приводит к падению».

Также он осужден, что не верил в совершенство Христа изначала, а считал, что Христос усовершенствовался постепенно.

Подобные идеи о постепенном совершенствовании Христа настолько противоречат христианству, что отцы V Вселенского Собора осудили эту ересь, как одну из важнейших. А свт. Григорий Богослов предает анафеме подобных безумцев: «Если кто говорит, что Христос стал совершен через дела... да будет анафема: ибо то не Бог, что получило начало, или преуспевает, или усовершается, хотя и приписывается сие Христу (Лк. 2, 52), относительно к постепенному проявлению» .

В то же время представления, что Христос воспринимает удобопреклонную ко греху человеческую природу, являются определяющими в академическом богословии.

Так в статье «О человеческой природе Господа нашего Иисуса Христа», находящейся на сайте Московской Духовной семинарии, автор (некто П.В.) указывает на две точки зрения на человечество Христово. Однако обе точки зрения едины в одном: они учат о восприятии Христом нашей, доставшейся нам от нашего праотца, природы и исправлении ее. В то же время автор хочет избежать обвинений в удобопреклонности ко греху этой, воспринятой Христом, природы. С этой целью он удобопреклонность ко греху приписывает не природе, а ипостаси.

«Обратим внимание на то, - пишет он, - что удобопреклонность ко греху... является свойством не природы (естества) человека, но его личности , его ипостаси».

Однако известно же, что у Христа нет человеческой ипостаси, и, значит, нет гномической воли, которой автор приписывает удобопреклонность ко греху.

Но его мнение опровергается уже приводимыми выше словами апостола Павла: Ибо знаю, что не живет во мне, то есть в плоти моей, доброе; потому что желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу. Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю. Если же делаю то, чего не хочу, уже не я делаю то, но живущий во мне грех (Рим. 7, 18-20).

Здесь слова апостола о желании добра и нежелании зла принадлежат человеческому лицу, ипостаси, которое (лицо) желает доброго и не желает злого. В данном случае гномическая воля человека или его произволение, устремлены к добру и отвращаются зла. Однако апостол говорит, что в плоти своей человек чувствует нечто , противоборствующее этому. Это нечто и есть воля этого естества, ставшая со времени грехопадения нашего праотца удобопреклонной ко греху. Именно удобопреклонная ко греху человеческая воля порождает в душе человека укоризненные страсти. И если Христос воспринял человеческую природу с удобопреклонной ко греху волей, то эта воля будет увлекать Его ко греху. Несмотря на то, что у Христа, как не имеющего человеческой ипостаси, нет, конечно, гномической воли. И Он, конечно, как Бог, всегда желает только добра. Но эта воля будет возбуждать в нем укоризненные страсти, влекущие Его к совершению греха, которого Он, конечно, не совершит. Но Христос в этом случае будет во всем подобен Христу Феодора Мопсуэтского, Который «был обуреваем страстями душевными и вожделениями плотскими». Но, ведь, и современные богословы учат, что «в земной жизни Христос пережил все, что в обычном человеке, как правило, ведет ко греху,... что в каждом из нас приводит к падению». И тогда им следует по справедливости признать Феодора своим отцом и учителем.

Пытаясь доказать восприятие Христом нашей, удобопреклонной ко греху, природы, авторы употребляют святоотеческие выражения, которые, как правило, никакого отношения к доказываемой ими идее не имеют. Таким выражением является известное выражение свт. Григория Богослова, сказанное им в отношении еретических построений известного ересиарха IV в. Аполлинария: «Ибо что не воспринято, то не уврачевано ; но что соединилось с Богом, то спасется». В этих слова свт. Григория некоторые хотят видеть доказательство восприятия Христом нашей удобопреклонной ко греху природы. Но это ли имел в виду святитель?

Чтобы разобраться в этом, приведем текст свт. Григория полностью: «Если кто понадеялся на человека, не имеющего ума: то он действительно не имеет ума, и не достоин быть всецело спасен; ибо невосприятое не уврачевано; но что соединилось с Богом, то и спасается... Если он человек, не имеющий души; то сие говорят и ариане, чтобы приписать страдания Божеству; так как что приводило в движение тело, то и страдало. Если же Он человек, имеющий душу, то, не имея ума, как мог быть человеком? - Человек не есть животное неразумное... Итак, чтобы оказать мне совершенное благодеяние, соблюди целого человека, и присоедини Божество » .

Здесь свт. Григорий обличает идею Аполлинария, что Христос воспринял не всего человека . Вместо человеческого ума у Него якобы было Божество. Понятно, что эта ересь встретила самую ожесточенную критику со стороны святых отцов. Христос пришел в мир для спасения человека, главной чертой которого является ум. Именно ум отличает человека от бессловесных тварей. Кого бы пришел спасать Христос, не восприняв человеческого ума?

Следует также заметить, что, если бы у Христа вместо человеческого ума было Божество, тогда диавол имел бы внутреннее самоудовлетворение: он-то своей хитростью одолел человека, а его победил бы не человек, а Бог.

Впрочем, тем, которые хотят приписать Христу удобопреклонную ко греху природу и нравственное совершенствование на том основании, что Он - человек, следует не забывать, что Он - не простой человек.

Об этом Человеке преп. Симеон Новый Богослов восклицает: «И се человек! Другого такого не было, нет и не будет». Потому что Христос - Богочеловек.

«Но для чего соделался таковым Христос?» - спрашивает преп. Симеон. - И отвечает: «Для того, чтобы соблюсти закон Божий и заповеди Его, и чтобы вступить в борьбу и победить диавола. То и другое совершилось в Нем само собою. Ибо если Христос есть Тот Самый Бог, Который дал заповеди и закон, то как можно было не соблюсти Ему того закона и тех заповедей, которые Сам дал? И если Он Бог, как и есть воистину, то как возможно было Ему быть обольщену или обмануту какою-либо хитростию диавола? Диавол, правда, как слепой и бессмысленный, восстал против Него бранию, но это попущено было для того, чтобы совершилось некое великое и страшное таинство, именно, чтобы пострадал Христос безгрешный и чрез то получил прощение Адам согрешивший» .

Таким образом, наличие беспорочных страстей в человеческой природе Спасителя, которых в природе первозданного Адама не было, не делает человечество Христа более уязвимым для нападений (конечно же, извне) лукавого. Христос, как Бог, обладал непреложностью произволения, и никак не мог согрешить. Потому человеческая природа Христа превышала состояние Адама первозданного .

Принесением Себя в жертву Богу на Голгофском Кресте, жертву добровольную и безмерной цены, по закону справедливости Господь отменяет прежнее осуждение смерти и освобождает нас из рабства диаволу.

«Ибо если смерть была наказанием бывших под грехом, - пишет свт. Кирилл Александрийский, - то совершенно свободный от греха, очевидно, достоин был жизни, а не смерти. Следовательно, уличенный грех уличен в неправде, когда осудил на смерть победителя. Ибо доколе грех предавал смерти покорных себе, до тех пор он, как по праву действующий, мог так действовать. Но когда он тому же наказанию подверг невинного, безгрешного и достойного венцев и похвал: тогда, по необходимости, уже лишается этой власти, как поступивший неправильно» . Наустив иудеев предать смерти Неповинного, сатана справедливо лишается власти над человеческим родом, который после грехопадения предан был ему в рабство Божественным правосудием.

На древе крестном Господь не только загладил наши грехи и беззакония, но также искупил нас от клятвы закона, сделавшись за нас клятвою (Гал. 3, 13). «Христос, - говорит преп. Симеон, - бысть по нас клятва, чрез то, что повешен был на древе крестном, чтобы принести Себя в жертву Отцу Своему, как сказано, и уничтожить приговор Божий преизбыточествующим достоинством жертвы» .

«Не мал был Умирающий за нас, не чувственное овча, не простой человек, не Ангел только, но вочеловечившийся Бог. Не таково было беззаконие грешников, какова правда Умершего за нас» (свт. Кирилл Иерусалимский) .

«Христос заплатил гораздо больше того, сколько мы были должны, и насколько больше, насколько море беспредельно в сравнении с малою каплею» (свт. Иоанн Златоуст) .

Если бы Христос был нравственно несовершенным и боролся с укоризненными страстями, которые порождала бы в Его душе удобопреклонная ко греху человеческая воля, то о каком спасении грешников могла бы идти речь? Почему преп. Марк Подвижник, полемизируя с подобными еретиками, сказал: «Если, как ты говоришь, что плоть (Христа) была простой, нуждающейся в очищении, то откуда тогда нам спасение ?» .

Таким образом, Церковь всегда учила и учит своих верных чад, что Господь Иисус Христос родился сверхъестественным образом от Девы Марии, предъочищенной Святым Духом. От Богоматери Христос воспринял совершенно чистую, свободную от древней скверны, человеческую природу. По домостроительству нашего спасения Господь воспринял на Себя беспорочные страсти, и явился на земле в подобии плоти греховной (Рим. 8, 3), чтобы, во-первых, привлечь на борьбу с Собой лукавого, и, во-вторых, принести Свою смертную и непорочную плоть в искупительную жертву за вселенную.

Лжеучение, согласно которому Христос воспринял в Себя падшую человеческую природу, удобопреклонную ко греху, и носил ее в Себе - есть хула на Христа и Его Пречистую Матерь. Если бы Христос воспринял такую природу, то:

1) человеческая природа Христа имела бы в Себе первородный грех, Он Сам был бы должником смерти;

2) душа Спасителя была бы в состоянии духовной смерти;

3) человеческая воля Христа была бы наклонена ко злу, Он был бы обуреваем греховными пожеланиями и Ему был свойствен нравственный выбор между добром и злом;

4) человеческий ум Христа бы помрачен и недуговал забвением Бога;

5) падшую природу Христос мог бы воспринять от любой дочери Адамовой, чистота и святость этой дочери не имела бы никакого значения;

6) падшая природа Христа свидетельствовала бы в пользу несторианской басни, что Христос родился по обычному уставу падшего человеческого естества.

Св. Лев Великий . Святоотеческая христоматия. М. 1883. С.467.

Преп. Иоанн Дамаскин . Точное изложение православной веры. СПб. С.185.

А.Зайцев. Так кто же ересирх?

А.Зайцев . Так кто же ересиарх?

«Опять считаем "по пальчикам". Первое: вторжение таких потребностей, а также смертного страха и страха страданий в жизнь человека сделало ли нашу природу более уязвимой для искушений, чем это было до падения Адама? Несомненно.

Второе: то, что стало более доступно искушениям, можно ли назвать "удобопреклонным ко злу"? Да.

Третье: ощущал ли Адам до грехопадения страх смерти, голод, усталость, жажду? Нет.

Четвертое: если Адам до грехопадения этих страстей не знал, а Спаситель их испытал, - то какую же человеческую природу Он воспринял а Себя: ту, что была до падения, или ту, что стала "удобопреклонной ко злу"? Да, именно такую природу, в которой гораздо сложнее оставаться в неуязвимости для вражьих стрел, и взял на Себя Искупитель» (Диакон Андрей Кураев.

Св. Кирилл Иерусалимский . Творения. М., 1885. С.219.

Св. Иоанн Златоуст . Творения, т.9, СПб., 1903. С. 596.

Преп. Марк Подвижник . Богословский сборник. ПСТБИ. Выпуск 4. М.1999. С.140.

Благодатный Огонь

Вчера, сокрушенный своими скорбями, сидел я один вдали от людей, в тенистой роще, и снедался сердцем. В страданиях люблю я такое врачевство и охотно беседую наедине с своим сердцем. Ветерки жужжали и вместе с поющими птицами с древесных ветвей ниспосылали добрый сон даже и слишком изнемогшему духом. А на деревах любимцы солнца, сладкозвучные кузнечики, из музыкальных гортаней оглашали весь лес своим щебетаньем. Неподалеку была прохладная вода и, тихо струясь по увлаженной ею роще, омывала мои ноги. Но мною так же сильно, как и прежде, владела скорбь. Ничто окружающее не развлекало меня; потому что мысль, когда обременена горестями, нигде не хочет встретить утешения. И я, увлекаемый кружением парящего ума, видел в себе такую борьбу противоположных помыслов.

1) У Биллия стихотв. 13.

Кто я был? Кто я теперь? И чем буду? — Ни я не знаю сего, ни тот, кто обильнее меня мудростью. Как покрытый облаком, блуждаю туда и сюда; даже и во сне не вижу, чего бы желал, потому что и низок, и погряз в заблуждениях всякий, на ком лежит темное облако дебелой плоти. Разве тот премудрее меня, кто больше других обольщен лживостию собственного сердца, готового дать ответ на все?

Я существую. Скажи: что это значит? Иная часть меня самого уже прошла, иное я теперь, а иным буду, если только буду. Я не что-либо непременное, но ток мутной реки, который непрестанно притекает и на минуту не стоит на месте. Чем же из этого (из того, чем я был, есть и буду) назовешь меня? Что наиболее, по-твоему, составляет мое я? — Объясни мне сие; и смотри, чтобы теперь этот самый я, который стою перед тобою, не ушел от тебя. Никогда не перейдешь в другой раз по тому же току реки, по которому переходил ты прежде. Никогда не увидишь человека таким же, каким видел ты его прежде.

Сперва заключался я в теле отца, потом приняла меня матерь, но как нечто общее обоим; а потом стал я какая-то сомнительная плоть, что-то, не похожее на человека, срамное, не имеющее вида, не обладающее ни словом, ни разумом; и матерняя утроба служила мне гробом. И вот мы от гроба до гроба живем для тления! Ибо в этой жизни, которую прохожу, вижу одну трату лет, которая мне приносит гибельную старость. А если там, как говорит Писание, примет меня вечная и нетленная жизнь, то скажи: настоящая жизнь, вопреки обыкновенному твоему мнению, не есть ли смерть, а смерть не будет ли для тебя жизнью?

Еще не родился я в жизнь. Для чего же крушусь при виде бедствий, как нечто, приведенное в свой состав? Это одно и непреложно для существ однодневных; это одно для меня сродно, непоколебимо, не стареется, после того как, вышед из недр матери, пролил я первую слезу, прежде нежели коснулся жизни, оплакав все те бедствия, с которыми должен встретиться. Говорят, что есть страна, подобная древнему Криту, в которой нет диких зверей, и также есть страна, где неизвестны хладные снеги. Но из смертных никто еще не хвалился тем, что он, не испытав тяжелых бедствий жизни, преселился отселе. Бессилие, нищета, рождение, смерть, вражда, злые люди — эти звери моря и суши, все скорби — вот жизнь! И как много я ви-

1) Из того, чем я был, есмь и буду.

дел напастей, и напастей ничем не услажденных; так не видал ни одного блага, которое бы совершенно изъято было от скорби, с тех пор как пагубное вкушение и зависть противника заклеймили меня горькою опалой.

К тебе обращаюсь, плоть, к тебе, столько неисцельной, к тебе — льстивому моему врагу и противнику, никогда не прекращающему нападений. Ты злобно ласкающийся зверь, ты (что всего страннее) охлаждающий огонь. И великое было бы чудо, если бы напоследок и ты сделалась когда-нибудь ко мне благорасположенною!

И ты, душа моя (пусть и тебе сказано будет приличное слово), кто, откуда и что такое? Кто сделал тебя трупоносицей, кто твердыми узами привязал к жизни, кто заставил непрестанно тяготеть к земле? Как ты, дух, смесилась с дебелостью, ты, ум, сопряглась с плотью, ты, легкая, сложилась с тяготою? Ибо все это противоположно и противоборствует одно другому. Если ты вступила в жизнь, будучи посеяна вместе с плотью, то сколько пагубно для меня такое сопряжение! Я образ Божий и родился сыном срама, со стыдом должен матерью своего достоинства наименовать похотение; потому что началом моего прозябания было истекшее семя, и оно сотлело, потом стало человеком, и вскоре будет не человеком, но прахом — таковы последние мои надежды! А если ты, душа моя, что-нибудь небесное, то желательно знать, откуда ведешь начало? И если ты Божие дыхание и Божий жребий, как сама думаешь, то отложи неправду, и тогда поверю тебе; потому что в чистом несвойственно быть и малой скверне. Тьма — не доля солнца, и светлый дух никогда не был порождением духа лукавого. Как же ты возмущаешься столько от приражений губительного велиара, хотя и сопряжена с небесным духом? Если и при такой помощи клонишься ты к земле, то, увы! увы! сколь многомощен твой губительный грех! А если ты во мне не от Бога, то какая твоя природа? Как страшно, не надмеваюсь ли напрасно славой!

Божие создание, рай, эдем, слава, надежда, заповедь, дождь — истребитель мира, дождь — огнь с небеси, а потом закон — писанное врачевство, а потом Христос, соединивший Свой образ с нашим, чтобы и моим страданиям подал помощь страждущий Бог и соделал меня богом через Свое человечество… Но мое сердце ничем не приводится в чувство. В самоубийственном исступлении, подобно вепрям, напираем мы на меч, Какое же благо жизни? — Божий свет. Но и его преграждает мне

Завистливая и ужасная тьма. Ни в чем не имею преимущества, если только не преимуществуют предо мною злые. О, если бы при больших трудах иметь мне равную с ними долю! Я повержен в изнеможение, поражен Божиим страхом, сокрушен дневными и ночными заботами. Этот высоковыйный и поползновенный гонит меня сзади, наступил на меня пятою. Говори ты мне о всех страхованиях, о мрачном тартаре, о пламенеющих бичах, о демонах — истязателях наших душ. — Для злых все это басня! Для них всего лучше то, что под ногами. Их нимало не приводит в разум угрожающее мучение. Лучше было бы беззаконникам остаться впоследствии ненаказанными, нежели мне ныне сокрушаться о бедствиях греха.

Но что говорить о людях? К чему так подробно описывать скорби нашего рода? Все имеет свои горести. И земля не непоколебима; и ее приводит в содрогание ветер. Времена года стремительно уступают место одно другому. Ночь гонит день, буря помрачает воздух; солнце затмевает красоту звезд, а облако — красоту солнца. Луна возрождается вновь. Звездное небо видимо только вполовину. И ты, денница, был некогда в Ангельских ликах, а теперь, ненавистный, со стыдом спал с неба!

Умилосердись надо мною, царственная, досточтимая Троица! и Ты не вовсе избегла от языка безрассудных однодневных тварей! Сперва Отец, потом великий Сын, а потом Дух великого Бога были предметом хулы!

К чему приведешь ты меня, зломудренный язык? Где прекратятся мои заботы? Остановись. Все ниже Бога, Покорствуй Слову. Не напрасно (возобновлю опять песнь) сотворил меня Бог. От нашего малодушия такая мысль. Теперь мрак, а потом дастся разум, и все уразумеешь, когда будешь или созерцать Бога, или гореть в огне.

Как скоро воспел мне сие любезный ум, утолилась моя скорбь. Поздно пришел я домой из тенистой рощи, и иногда смеюсь над рассуждающими иначе, а иногда, если ум в борьбе с самим собою, томлю скорбью сердце.

Страница сгенерирована за 0.18 секунд!

Введение.

Имя преподобного Максима Исповедника известно, кажется, всякому верующему и тем более тем, кто хоть в какой‑то мере знаком с православным богословием. Его личность яркой звездой сияет на небесном небосклоне. Известный своей высокой подвижнической жизнью, он известен и как писатель, как богослов, как абсолютный защитник Православия в борьбе с еретическими нападениями, как “Исповедник”. Именно последний титул и утвердился за святым Максимом еще с древнейших времен. Вслед за святым Софронием, вступив в брьбы с монофелитством, преподобный становится “душей” и вождем православных в борьбе с “единовольческой” ересью, которая приняла статус государственной религии. Всю жизнь оставаясь простым монахом, он смело обличал в неправомыслии всех отступивших от Истины - будь то простой верующий или первоепископ столичного города. Бесстрашие и мужество он проявляет и на суде в Константинополе, свидетельствуя о своей верности Преданию, о своей любви ко Христу. Именно последняя и сделала его Исповедником, она чувствуется на страницах всех его сочинений, независимо от того аскетический это трактат или догматическое сочинение. Говоря о литературной деятельности преподобного Максима, необходимо отметить, что он болше известен как православный, боровшийся с монофелитством, и внесший значительный вклад в развитие Христологии. Но здесь сразу же надо отметить, что святой не был только полемистом, а его сочинения на данную тему, хотя и занимают треть всего его литературного наследия, - не единственны. Еще он известен как аскетический писатель, как автор удивительных по глубине мысли “Глав о любви” и “Слова подвижнического”. Но, во–первых, это не единственные его сочинения по аскетике, а, во–вторых, и этим не исчерпывается широта его взглядов. Знакомство практически с любым его произведением, на наш взгляд, сразу же позволяет почувствовать глубину и богатство его духовного и богословского опыта. И действительно, - он был исключительно талантливым богословом и писателем. С. Л.Епифанович, пожалуй, самый серьезный русский исследователь творчества преподобного писал: “Обладая необычайной силой творческого синтеза, он словно предназначен был к тому, чтобы объединить и связать те разнообразные течения, которые сама жизнь преднамечала к органическому. Одинаково сильный и как богослов–философ, и как аскет–мистик, и как капелист, он мог взять в свои руки все отрасли византийского богословия и, как творческий ум, претворить все богатое содержание его в единство целостной системы, и мог сделать это со всей силой своего оригинального духа, безмерно возвышаясь над маленькими богословами – эксцерпторами своего времени, еле успевавшими намечать контуры своих скромных по замыслу и исполнению каппилятивных произведений”. Естественно возникает желание глубже и ближе познакомиться как с личностью святого Максима, так и с его богословскими воззрениями, увидеть их взаимосвязь с наследием других отцов, с Преданием. Эту задачу мы и поставили перед собой, приступая к изучению творчества преподобного и желая изложить его мировоззрение для православного читателя, тем более, что свои взгляды он не излагал сколь‑либо систематически. Лишь внутренняя целостность и органическая связь всех частей его воззрений присуща ему. Мы прекрасно осознаем всю трудность поставленной задачи и поэтому совершенно не претендуем на современное и всестороннее изложение и анализ мировоззрения преподобного Максима, но надеемся внести хотя бы малую лепту в это благое дело. Наши скромные возможности с одной стороны, и “головокружительная высота” “философствования и мудрости этого мужа” с другой, останавливают наши стремления, но любовь к этому “певцу любви” все превозмогает.

Исследование богословия преподобного Максима начинается более ста лет назад. На Западе уже до 1941 года, когда вышла свет работа Х. Урса фон Бальтазара, было написано более ста монографий и статей, которые посвящены изучению различных аспектов жизни, церковной деятельности и мировоззрения святого Максима. Названная работа католического богослова, особенно в ее втором, дополненном, издании (1961 г.) “представляет собой исключительное явление на фоне всех этих многочисленных работ”. Написанная одним из самых выдающихся мыслителей ХХ века, данная монография во многих отношениях стала исходным пунктом для последующего изучения творчества преподобного. Несмотря на все достоинства работы, у нее имеются, как это верно отмечает А. И. Сидоров, ряд недостатков, поэтому при чтении ее требуется постоянная трезвость и бдительность, чтобы определять “плевелы от пшеницы”. Тут следует отметить, что подобную трезвость, на наш взгляд, требует сохранять при знакомстве и с другими многочисленными работами западных ученых, число которых увеличивается с каждым годом. Здесь следует отметить целый ряд работ о. Поликарпа Шервуда, о. Иринея Дальме, Ж. Горригеса. В 1965 году вышла работа Л. Тенберга “Микро и Посредник”, в которой утверждается, что остается открытым вопрос – в чем сущьность взаимоотношений между Богом и миом? попыткой дать ответ на эти вопросы являются работы А. Риу (“Церковь и мир по Максиму Исповеднику”) и Ж. Гарригеса (“Максим Исповедник. Любовь – божественное будущее человека”). Особый интерес к творчеству святого Максима возник в связи с изучением поламитского наследия. Оно породило не дискуссию только относительно понимания учения святого Максима, но и в смысле исповедания двух боль во Христе. Для противников учения святителя Григория Паламы и других “исихастов” стало очевидным, что для опровержения “паламизма” необходимо подготовить почву, поскольку богословие святого Григория своими корнями уходит в глубь Предания. В связи с этим и возникает ряд работ, которые пытаются дать “антипаламское” понимание мировоззрения преподобного Максима. Но среди западных же ученых появляется замечательный труд, содержащий в себе критику ложного взгляда на богословие святого Максима - это монография Ж. Ларше. Так или иначе, но творчество преподобного Максима активно изучается западными и греческими учеными. Что же касается России, то положение здесь несколько иное.

Никитин Е. говорит о преподобном Максиме, что “в России его имя было почти неизвестно”. Если посмотреть на святоотеческие произведения, бытовавшие на Руси от самого ее Крещения вплоть до конца XIX века, то, на наш взгляд, трудно согласиться с данным утверждением. Сочинения преподобного Максима были достаточно широко распространены в России, хотя, может быть, и не в такой степени, в которой они заслуживают внимания к себе. Иначе дело обстоит с изучением творчества святого Максима, и его открытий среди русских ученых как замечательного богослова происходит в конце XIX века, почти одновременно с появлением работ западных ученых. Своего рода “первооткрывателем” богословия преподобного был В. С. Соловьев, который упоминает о нем в нескольких словарных статьях: “Максим Исповедник”, “Монофелитство”, “Ориген”; а также в своих работах: “Великий спор”, “История и будущность теократии”, “Россия и Вселенская Церковь”. Но это были только первые шаги. Куда более серьезным и значительным явлением в истории изучения творчества святого Максима является сочинение И. Орлова о двух волях во Христе. Данная работа - одно из свидетельств о тех высотах, которых достигла русская богословская наука в XIX - начале XX веков. К творчеству преподобного Максима обращался и А. И. Бриллиантов при создании своего сочинения об И. С. Эриугене. О его глубоком интересе к личности святого Максима свидетельствует и тот факт, что в 1918 году вышло его исследование о месте кончины и погребения преподобного. Несмотря на небольшой объем этого сочинения (62 с.), он поражает тщательностью изучения поставленной проблемы. Можно указать и на труд П. М. Минина “Главные направления древне–церковной мистики”, где мистическим взглядам святого Максима посвящено несколько страниц. Но, как видно уже и из названий приведенных исследований русских ученых, данные работы затрагивают лишь немногие аспекты богословия святого и подчас носят характер беглых обзоров. Куда более всеобъемлющим и глубоким трудом является замечательная книга С. Л. Епифановича “Византийское богословие и преподобный Максим Исповедник”. Одним из главных ее достоинств является то, что “она не переводит его богословие на иной “мировоззренческий язык”, но излагает суть этого богословия на том же самом языке, черпая живительную влагу из одного и того же Православного Предания”. С. Л.Епифанович вместе с М. Д. Муретовым предпринял также перевод творений святого Максима на русский язык. В результате был изданы житийные материалы и часть “Вопросоответов к Фалассию”. К сожалению, в силу некоторых причин была переведена лишь небольшая часть обширного литературного наследия святого. Лишь через несколько десятков лет увидел свет новый перевод творений преподобного, осуществленный А. И. Сидоровым. Появление сочинений преподобного Максима на русском языке явилось серьезным событием в истории отечественной богословской науки. Они вновь пробудили интерес к творчеству святого, о чем свидетельствуют многие современные статьи, даже не относящиеся к его личности. Раз открытый “источник” богословия святого не перестает привлекать и питать мысль многих и многих православных богословов и простых читателей. Но несмотря на все вышеизложенное до сих пор у нас нет подробного и всестороннего изложения богословских воззрений святого. Не претендуя на оригинальность и всеобъемлемость, мы желаем вложить хотя бы то малое, что имеем, в изучение жизни и творчества этого глубочайшего богослова Церкви, монаха и Исповедника.

Если принять во внимание формулу, идущую с древности и гласящую, что “богослов тот, кто чисто молится, и кто чисто молится, тот богослов”, то, рассуждая о богословских воззрениях святого, мы должны были бы обратиться к тому его учению, которое говорит о молитве и тесно с ней связано, то есть, собственно, аскетике. Под “богословием” можно понимать и собственно “богословское учение” - учение о Святой Троице. Именно такое понимание было присуще древнейшим писателям. Но под богословием можно понимать и всю совокупность взглядов святого, путь к которым для святого лежал, в первую очередь, через аскетику. По третьему пути мы и пошли, сознательно исключив, как специальную главу, рассмотрение собственно аскетических взглядов святого. Но поскольку “аскетическое богословие является центральной осью всего его мировоззрения”, то мы и постарались изложить эту связь аскетики с его богословием на протяжении всей работы.

Работа начинается с краткого обзора эпохи, в которую жил и осуществлял свою деятельность преподобный Максим. Это, на наш взгляд, помогает лучше понять богословие святого, точнее уловить его различные оттенки. Изложение мировоззрения святого предваряется также его небольшим жизнеописанием, что стало уже традиционным, и также позволяет более глубоко проникнуть в его внутренний мир. Далее следует собственно предмет нашего исследования - “Богословские воззрения преподобного Максима Исповедника”.

В заключение хотелось бы выразить глубокую признательность и благодарность научному руководителю профессору К. Е. Скурату за оказанную помощь при написании данного сочинения.

Тема данной работы - “О человеческой природе Христа по творениям святого преподобного Максима Исповедника” - не требует доказывать, что Христос был истинным человеком, воспринявшим наше естество, нашу природу. Цель работы заключается скорее в том, чтобы узнать: как преподобный Максим учил о человеческой природе, воспринятой Спасителем. Проблема эта - об искаженной или первозданной природе Спасителя довольно остро стояла на рубеже VI‑VII веков по Рождестве Христовом, впрочем, как и сейчас.

Византия в VII веке переживала упадок богословской мысли, письменности, литературы по сравнению с предыдущим периодом своей истории - временем расцвета IV‑V веков. Но на всеобщем фоне упадка все же блистали иногда яркие звезды, как называет некоторых писателей–богословов VII века С. Л. Епифанович, но это были лишь исключения. К числу таких звезд первой величины принадлежал и преподобный Максим Исповедник.

Святой Максим получил фундаментальное классическое образование, “постиг все науки, в риторике и искусстве речи достиг наивысшей ступени, а в философии превзошел всех”. Некоторое время он занимал довольно высокую должность в системе государственного управления. Однако, ему было суждено пройти другой путь - путь борьбы за чистоту веры и Церкви от монофилитской ереси. И для этого он, простой монах, с мужеством исповедника шел против всей церковной иерархии того времени.

Бурная и страдальческая жизнь преподобного Максима не помешала ему много писать. “Даже и на малое время не переставал он составлять сочинения”, - говорит о нем житие. Многие исследователи трудов преподобного Максима говорят о запутанности и грузности его языка, о напряженности и сложности его мыслей, о несистемности их изложения.

Честно сказать, меня испугали предупреждения о трудности понимания творений преподобного Максима. Поэтому я стал действовать более надежным и давно проверенным способом, взяв труды тех исследователей, где учение святого отца уже систематизировано и “разжевано”. Написав сочинение по этим трудам, я так бы и не взял в руки самого преподобного Максима, если бы не лекции Василия Васильевича Болотова, которые встретились мне после написания работы.

Листая на досуге IV том его лекций по истории древней Церкви, я случайно наткнулся на спор Севира Антиохийского с Юлианом Галикарнасским. Этот спор возник между ними из‑за вопроса одного монаха о тленности тела Христа. Точка зрения Севира о тленности Тела Христова, как пишет Болотов, совпадает с православной, в то время, как Юлиан отрицает Его тленность. Раскрывая учение Юлиана, маститый историк показал, что по всеобщему учению Христос воспринял все человечество кроме греха. Юлианиты же это положение формулировали иначе: если Христос второй Адам, то и воспринимает человечество в том виде, какое оно было у первозданного Адама до его падения. То есть Христос воспринял все кроме греха, а наказание за грех принял добровольно (в нас оно действует с естественно–принудительной необходимостью, а у Христа нет места этому принуждению). Христос добровольно позволил своей плоти испытать страдания.

Почему лекции Болотова подвигли меня к прочтению самого святого Максима, я расскажу чуть ниже, а сначала хочется показать, как раскрывают учение преподобного Максима о человеческой природе Христа первопрочитанные мною исследователи?

Цель Боговоплощения была возродить человека, спасти от страстей, освободить от тления, обожить “Свой образ”. Как эта цель была достигнута? Преподобный Максим учит, что человечество в Спасителе тождественно, единородно с нами. Слово стало плотью, не изменяя однако природы Своего Божества, стало совершенным человеком во всем подобным нам, кроме греха. Христос “усвоил безгрешность первозданного Адама”. Та же мысль у другого автора: Христос воспринимает непорочную человеческую природу такую, как сотворил Бог изначала, которая была до грехопадения у Адама. “Потому Он свободен от греха (от наследственного греха, передаваемого прежде всего в беззаконии плотского зачатия…)”. Христос, как новый Адам, - вторит им третий автор, - имел все и в таком виде, что и в каком виде имел ветхий Адам в невинном состоянии. В этом и обновляется наше естество.

Получаем же мы искупление от того, что Господь добровольно подчиняет себя “порядку страданий и тления” и принимает саму смерть. Хотя Он мог быть совершенно свободен от нее, так как находится вне греха.

Это, вкратце, то учение преподобного Максима, которое раскрыто у С. Л. Епифановича и прот. Георгия Флоровского. Но вот, что мне встретилось у В. В. Болотова, не менее известного ученого второй половины XIX века. По православному учению, пишет Болотов, признается безукоризненность естественных страстей () в человечестве Христовом. “В этом пункте и Севир стоит на нашей стороне”. Также и о страданиях Христовых, но уже вместе с Севиром, Юлиан говорит о их добровольности. Церковь же признает страдания Христовы вольными, но не в силу физического принуждения, а по Своему безукоризненному милосердию.

Меня несколько взволновала эта находка, и я стал искать у Флоровского- как он объясняет позицию Юлиана. Отец Георгий пишет, что первозданную природу Адама Юлиан считает нетленной, нестрадательной и несмертной. В воплощении Христос принимает природу первозданного Адама - бесстрастную и нетленную. Поэтому и пострадал и умер Христос не по необходимости, но добровольно, ради спасения. И далее дословно: “В этом учении еще нет ереси… Но оно смыкается с другим…” и так далее.

Окончательно запутавшись там, где, казалось, все уже разжевано и систематизировано, я со страхом и трепетом взял в руки святого Максима Исповедника.

Давайте посмотрим сначала, как преподобный Максим классифицирует понятие греха. В праотце нашем Адаме возникли два греха, в следствии непослушания Богу - один “достойный порицания, а второй имевший своей причиной первый, не могущий вызвать порицания”. Для лучшего понимания, второй грех можно назвать последствием первого, а первый - личным грехом совершившего проступок.

Действие было совершено по произволению совершившего, по его свободной воле (своевольно) и первое последствие (грех) можно назвать грехом в самом полном смысле этого слова, второй же грех принято называть первородным грехом, или падшей природой, или искаженной природой. Я бы хотел в своем сочинении ввести другое наименование этому понятию. Давайте условимся называть второе последствие своеволия Адама не грехом (тем более, что оно произошло от естества невольно), а, допустим, константой C, безусловно, меняющей состояние человека “к страсти, тлению и смерти” , и которую уже невозможно было отделить от человека. Это для наглядности можно показать следующим образом:

P – O P*C + S,

где P - человек (Адам), O - послушание, C - константа, S - личный грех человека, - необратимый процесс.

Святой преподобный Максим далее говорит о том, посредством чего Господь, восприняв нашу природу, избавил нас от страстности, тленности и смертности. “Господь и Бог наш воспринял все это естество целиком, и в воспринятой природе Он также имел страстное начало… Поэтому вследствие страстного начала Он стал по человеческой природе ради нас грехом, не ведая добровольно избранного греха…” Здесь преподобный отец под первым грехом имеет ввиду, как раз, константу C, а под вторым - личный грех S. По аналогии с Адамом, из‑за личного произволения ко злу которого все человечество лишилось бессмертной природы, Христос, чье личное произволение было к добру, избавил все человечество через Воскресение от позора, вернув ему бесстрастность, нетленность и бессмертие. Наглядно это можно изобразить так:

G + P*C GP*С – S,

где G - Бог Слово.

Таким образом, Господь добровольно взял на Себя осуждение человека по природе (С), не имея греха (S), через который возникла смерть.

Ссылки

Епифанович С. Л. Византийское богословие и прп. Максим Исповедник. С. 49–50

Анна Комнина Александра… С. 174

См.: Сидоров А. И. Преподобный Максим Исповедник и его эпоха в изображении Х. Урса фон Бальтазара… С. 98

Ряд критических замечаний. См.: Сидоров А. И. Ук. соч. С. 98–105

Напр.: P. Scherwod. An annotated date – list of the works of Maximus the Confessor. Pome, 1952. Idem. Maximus und Origenism. Aschekai Telos. Munchen, 1958. Idem. St. Maximus the Confessor. The Ascetic Life. The four Cenchuries on Charity… London, 1955.

Напр.: Dalmais I. - H. Semt Maxime le Confesseur et la crise de l’Origenisme monastique // Theol de la vie monast. Paris, 1961. P. 411–421. Idem. Lavie de Saint Maxime le Confeseur reconsiderie? // Studia Patristica, 1982. Vol. 17. Pt. 1. Idem. Maxime le Confeseur // Dictionnaire de Spiritualite. F. LXVI‑LXVII. P. 1978. P. 835–847; Idem. Saint Maxime le Confesser. Docteur de la Charite // Vie spirituelle, 1948, n. 82, p. 269–303; Idem. La teorie des Logoi des cretures chez saint Maxime le Confesseur // Revue des scienees philosophiques et theologiques. n. 36. Paris, 1952, p. 244–249

Напр.: Gorrigeus I. M. Maxime le Confesseur. La Charite avenir divin de l’homme. Paris, 1976. Idem. La Personne composee du Christ d’apres saint Maxime le Confesseur // Revue Thomist, 1947, t. 74, p. 181–204

Riou A. Le monde et l’Eglise selom Maxime le Confesseur. P. 1973

Garrigeus I. – H. Maxime le Confesseur. La charite avenir de l’homme. P. 1976

Здесь особо можно отметить монографии: Lethel F. Theologie de l’agonie du Christ. La liberte humaine du Fils de Dieu et son importance soteriologuque mises en lumiere par S. Maxime le Confesseur. Paris, 1979 и одно из самых объемных сочинений - Piret P. Le Christ et la Trinite selon Maxime le Confesseur. Paris, 1983.

Larchet J. - C. La Divinisation de l’homme selom S. Maxime le Confesseur. Les editions du Cert. Paris, 1996.

Никитин Е. Христология св. Максима Исповедника… С. 9.

См. соответствующий раздел настоящей работы.

Соловьев В. Максим Исповедник // Энциклопедический словарь / Ред. Броккгауза Ф. А., Ефрона И. А. Т. XVIII… С. 446–447. В данной статье В. Соловьев, в частности, говорит о св. Максиме, что он - “самый сильный, после Оригена, философский ум на христианском Востоке”.

Соловьев В. Монофелитство // Энциклопедический словарь… Т. XIXА. С. 788–789.

Соловьев В. Ориген // Энциклопедический словарь… Т. XXII. С. 141–145.

Орлов И. Труды святого Максима Исповедника по раскрытию догматического учения о двух волях во Христе. Спб., 1888.

Бриллиантов А. И. Влияние восточного богословия на западное в произведениях Иоанна Скота Эригены… С. 212–234 и др.

Бриллиантов А. И. О месте кончины и погребения святого Максима Исповедника. Пг., 1918.

См. библиографию.

Сидоров А. И. С. Л.Епифанович и его книга о преподобном Максиме Исповеднике // Епифанович С. Л. Византийское богословие… С. 9.

Преп. Максим Исповедник. Творения / Пер., изд., прим. М. Д.Муретова. Сергиев Посад, 1916. Ч.1: Житие преподобного Максима и служба ему. Преп. Максим Исповедник. Вопросоответы к Фалассию / Пер. С. Л.Епифановича // Богословский вестник. 1916, 1917.

См. библиографию.

Напр.: Завершинский Ю. Пневматология свт. Григория Паламы и святоотеческая традиция… С. 116–117; Геронимус А., прот. Откровение преп. Силуана… С. 148–149 и др.

См., напр.: Епифанович С. Л. Византийское богословие… С. 23. Ср.: свт. Григорий Богослов: “Сим да ограничится любомудрствование наше о Боге; потому что нет времени распространяться, и предмет моего слова составляет не богословие, но Божие Домостроительство” (свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 1. С. 664).

Позволим выразить благодарность и всем тем, кто помог при работе над богословием святого Максима, и, в частности, диакону И. Лапидусу за предоставленные материалы, которые были им собраны при написании кандидатской диссертации, посвященной творчеству святого Софрония Иерусалимского.

Епифанович С. Л. Преподобный Максим Исповедник и византийское богословие. М., 1996, С. 49.

Св. Максим Исповедник. Творения. Кн. 1. М., 1993, С. 37.

Флоровский Г., прот. Востачные отцы V‑VIII веков. М., 1992, С. 97.

Епифанович, Флоровский, Мейендорф, Сидоров и др.

Болотов В. В. Лекции по истории древней Церкви. Т. IV. М., 1994, С. 343–345.

Епифанович С. Л. Указ. изд., С. 87.

Там же, С. 89.

Флоровский Г., прот. Указ. изд., С. 211.

Орлов И. Труды св. Максима Исповедника по раскрытию догматического учения о двух волях во Христе. СПб., 1888, С. 109.

Флоровский Г., прот. Указ. изд., С. 211

Болотов В. В. Указ. изд., С. 346.

Там же, С. 346–347.

Флоровский Г., прот. Указ. изд., С. 33.

Максим Исповедник. Творения. Кн. 2. Вопросоответы к Фалассию. М., 1993, С. 129.

Там же, С. 130.