Фотограф войны Евгений Халдей (30 фото). Евгений Халдей – фотограф войны

31.12.2023

Имя Евгения Халдея известно, безусловно, всем профессиональным фотографам и критикам. Однако, широкий зритель не всегда знает, кто был автором знакомых ему буквально со школьной скамьи, исторических и, можно смело утверждать, знаковых снимков. Между тем, именно этот корреспондент сделал один из самых знаменитых кадров отечественной культуры ‒ водружение Знамени Победы над зданием берлинского Рейхстага в мае 1945 года. Эта фотография ознаменовала триумф победителей и ниспровержение фашизма. Она навсегда вписала Халдея в анналы истории и обеспечила ему место в пантеоне самых известных репортажников ХХ столетия.

Но не смотря на столь знаковое событие, его творчество не ограничивалось одним лишь свершением. За всю свою творческую карьеру Халдей успел поработать в Москве, Заполярье, на Днепрострое, в Харбине, Порт-Артуре. Он оставил огромный и интереснейший архив.

Среди работ Евгения Ананьевича съемка событий мирового значения: Потсдамской мирной конференции, подписания Германией акта о капитуляции в войне, разгрома японских вооруженных сил на Дальнем Востоке.

Во время Второй Мировой войны фотограф от лица редакции ТАСС работал на военно-морском корабле. С помощью Лейки он помог и своим современникам, и их потомкам увидеть, что происходило на полях сражения от Белого моря до Германии. Точность и цепкость взгляда в совокупности с высочайшим профессионализмом и человеческими качествами: смелостью, готовностью рисковать, ‒ сделало Халдея поистине выдающимся фотографом. Его кадры служили доказательным материалом в Нюрнбергском процессе над виновниками в преступлениях нацизма, и сам суд он, кстати, тоже снимал.

Детство и начало карьеры

Евгений Халдей родился в городе, сегодня известном как Донецк. В апреле 1916 года, когда он появился на свет, местечко называлось Юзовкой, и было классическим шахтерским поселком, вовлеченным в события того времени. Это отразилось на мальчике. Когда Евгению Халдею был всего лишь год, во время еврейских погромов убили его мать (она прикрывала собой сына, получившего всего одно ранение от пули).

Воспитывала Женю бабушка. Проучившись до 13-летнего возраста в хедере, он начал работать. В 12 лет Халдей сделал свою первую камеру ‒ сам, с помощью деталей и знаний, которые получил, подрабатывая подмастерьем в фотомастерской. В качестве объектива использовал линзу, которую стащил из бабушкиных очков. Первым снимком фотомастера стала городская церковь.

Юный обладатель исторического свидетельства стал задумываться о карьере фотографа, но из-за голода, который свирепствовал в регионе в 30-е годы, был вынужден начать работу в паровозном депо. Там выдавали пайки, а также платили ‒ не много, но достаточно, чтобы Евгений купил в рассрочку «настоящую» камеру ‒ Фотокор-1.

На фотографии, которыми юноша щедро делился, обратил внимание редактор одной из заводских газет. Вскоре Халдей стал сотрудничать с ней на постоянной основе, делая фоторепортажи из жизни агитбригад и рабочих в цехах и на стройках. При этом он часто был вынужден работать примитивнейшей, чуть ли не самодельной техникой, учиться на ходу.

Несомненный талант и огромное упорство принесли плоды ‒ Евгения Ананьевича пригласили сотрудничать с «Прессфото», главной украинской репортажной организацией, а также с крупной газетой «Социалистический Донбасс». В двадцатилетнем возрасте он уже получал премии на выставках, стал объектом интереса агентства «Союзфото» и в 1936 году переехал в Москву. Там его приняли работать в ТАСС, и Халдей стал ездить по всему СССР, снимая в Якутии, Карелии, Минске и так далее. Среди достижений мастера ‒ репортажи о Стаханове и Паше Ангелиной (иконических передовиках производства), портрет Дмитрия Шостаковича.

На пике карьеры Халдея, вместе со всей страной, настигла война.

Съемка во время Второй Мировой

Евгений Халдей ушел на фронт военным корреспондентом ‒ ему пришлось служить на Северном флоте. Надев форму и взяв в руки камеру Leica, он стал фотографом, которому потомки обязаны впечатляющей хроникой. Халдей был свидетелем освобождения Севастополя и Керчи, прошел с войсками путь от Бреста и Минска до Германии ‒ через Румынию, Венгрию, Австрию.

Когда советские солдаты штурмовали Берлин, Халдей был в Москве. По срочному вызову он вылетел в Германию, чтобы сделать ту самую эпохальную фотографию ‒ «Знамя над Рейхстагом». Да, сейчас мы все знаем, что композиция была организована им специально (Евгений Ананьевич рассказал об этом сам), но это не умаляет ни исторической, ни художественной ценности снимка. Забравшись вместе с автоматчиками на крышу Рейхстага, он смог в одной фотографии отразить все надежды и желания людей, триумф победы и ее дух.

В прессе, растиражировавшей снимок миллионами экземпляров, он фигурировал как репортажный, да и имена солдат были изменены. Мастерство фотографа от этого не становится меньшим ‒ так же, как и его феноменальное чувство момента. Оно позволяло Халдею выделять из всех событий ключевые, и в каждой детали на изображениях был смысл, придававший фотографиям глубину.

Кроме берлинских событий, Евгений Халдей фотографировал Нюрнбергский процесс: работа на нем осложнялась тем, что корреспондентам не разрешалось перемещаться по залу суда. Нужно было со своего места найти самый точный и эффектный ракурс, поймать главное в происходящем. Халдею удалось уговорить охранника, подойти и занять удобную позицию для того, чтобы снять Геринга с удачного ракурса.

К сожалению, все эти достижения не помогли Евгению Ананьевичу в дальнейшем.

Работа в послевоенное время

Когда события войны отошли на второй план, в стране начались масштабные чистки. Пострадал от них и Халдей: в конце 40-х годов его уволили из ТАСС ‒ по «нецелесообразности использования» и низкому уровню образования, а на самом деле по национальному признаку («Пятая статья»). Он смог устроиться только в журнал о художественной самодеятельности.

Только в 1957 году мастер смогу вернуться к масштабной работе ‒ был принят в «Правду». За пятнадцать лет службы в крупнейшей советской газете он снимал и студентов Московского университета, и атомоход «Ленин», и разнообразные тематические сюжеты. В 1972 году фотограф перешел в «Советскую культуру», где и проработал до самой пенсии.

На его персональной выставке в Севастополе вступительное слово произносил один из известнейших советских прозаиков, поэт, киносценарист, журналист и общественный деятель Константин Симонов.

Настоящее мировое признание пришло к Халдею только в конце жизни ‒ в 1995 году. Именно тогда ему была присвоена почетная награда мира искусств ‒ Рыцарь Ордена. На фестивале во французском Перпиньяне, по специальному решению президента страны, Евгений Халдей был принят, как легендарный военный корреспондент. За полгода до смерти мастера, в конце мая 1997 года, вышел европейский документальный фильм о нем, и в Америке выпустили книгу.

Скончался Евгений Ананьевич Халдей в октябре 1997, а через год масштабной выставкой в Москве его чествовали соотечественники.

Талант мастера заключался не только в умении прочувствовать момент, но и в понимании эмоционального послания, которое передает сцена. Динамика, выражение лица, поза ‒ все это «работает на результат» и помогает донести мысль до зрителя. Это понимают не только многочисленные ученики Евгения Ананьевича, но и все мировое фотосообщество. В 2000-х годах выставки мастера прошли в России, Европе и США, а в 2014 году та самая Leica, которой был сделан снимок Рейхстага, была продана на аукционе за 200 000 долларов.

Гражданство:

СССР СССР →Россия Россия

Жанр: Стиль:

фотохроника

Награды:

Работы на Викискладе

Евгений Ананьевич Халдей (23 марта - 6 октября ) - советский фотограф , военный фотокорреспондент .

Биография

Евгений Халдей родился в Юзовке (теперь Донецке). Во время еврейского погрома 13 марта 1918 года были убиты его мать и дед, а сам годовалый ребёнок получил пулевое ранение в грудь. Учился в хедере , с 13 лет начал работать на заводе. Первый снимок сделал в 13 лет самодельным фотоаппаратом . С 16 лет начал работать фотокорреспондентом. С 1939 года он корреспондент «Фотохроники ТАСС ». Снимал Днепрострой , репортажи об Алексее Стаханове . Представлял редакцию ТАСС на военно-морском фронте во время Великой Отечественной Войны. Все 1418 дней войны он прошёл с камерой «Leica » от Мурманска до Берлина . Снял Парижское совещание министров иностранных дел, поражение японцев на Дальнем Востоке, конференцию глав союзных держав в Потсдаме , водружение флага над Рейхстагом, подписание акта капитуляции Германии.

Знамя с серпом и молотом, запечатлённое на фотографии, Халдей привёз с собой . По воспоминаниям Халдея, он попросил портного Израиля Кишицера сшить три флага из красных скатертей . Прибыв в Берлин, Халдей сделал снимки с каждым из трёх флагов.

Первый флаг был установлен вдали от рейхстага, на крыше штаба 8-й гвардейской армии , возле скульптуры орла, восседавшего на земном шаре. Халдей забрался туда с тремя бойцами и сделал несколько фотографий.

Второй флаг был установлен над Бранденбургскими воротами . По воспоминаниям Халдея, утром 2 мая 1945 года лейтенант Кузьма Дудеев, сержант Иван Андреев и он забрались на Бранденбургские ворота, укрепили флаг и сделали снимок. На обратном пути Халдею пришлось прыгнуть с большой высоты, и он отшиб ноги.

Когда Халдей добрался до рейхстага, из которого выбили гитлеровцев, флагов там уже было установлено множество. Наткнувшись на нескольких бойцов, он достал свой флаг и попросил их помочь забраться на крышу. Найдя удобную точку для съёмки, он отснял две кассеты. Флаг привязывал киевлянин Алексей Ковалёв (ум. 1997). Ему помогали старшина разведроты 82-й гвардейской стрелковой Запорожской Краснознамённой ордена Богдана Хмельницкого дивизии Абдулхаким Исмаилов из Дагестана (1916-2010) и минчанин Леонид Горычев.

На подлиннике одного из кадров серии фотографий стоящий внизу Абдулхаким Исмаилов, помогающий Ковалёву, имеет на каждой руке по наручным часам, что могло вызвать подозрения в мародёрстве , и хотя нельзя точно утверждать, что это именно часы, а не например, полевой компас, фактом остаётся то, что снимок перед его публикацией был отретуширован .

«Знамя Победы над рейхстагом» в филателии

Другие знаменитые работы

Персональные фотовыставки

«Yevgeny Khaldei - Der bedeutende Augenblick». Eine Retrospektive: Martin-Gropius-Bau, Берлин 2008
Персональная выставка Евгения Ананьевича Халдея - 1982 год, выставочный зал Союза художников г. Волгограда.
Персональная выставка Евгения Ананьевича Халдея - весна 1978 года, Севастопольский художественный музей в г. Севастополе. Вступительное слово на открытии - Константин Симонов .

Библиография

Ernst Volland. Heinz Krimmer . «Von Moskau nach Berlin: Bilder des Fotografen Jewgeni Chaldej». Berlin: Nicolaische Verlagsbuchhandlung. 1994 ISBN 3-87584-522-6 .
Alexander Nakhimovsky; Alice Nakhimovsky . «Witness to History: The Photographs of Yevgeny Khaidei. photographs by Yevgeny Khaldei». New York: Aperture. 1997 ISBN 0-89381-738-4 .
Mark Grosset . «Khaldei: Un photoreporter en Union Soviétique». Paris: Chêne. 2004 ISBN 2-84277-548-1 .
«АЛЬБОМ ЕВГЕНИЯ ХАЛДЕЯ» ИЗ СЕРИИ «ФОТОГРАФИЧЕСКОЕ НАСЛЕДИЕ» Издательство «Арт-Родник» Москва 2007
Yevgeny Khaldei «Das Banner des Sieges», Berlin Story Verlag 2008 ISBN 978-3-929829-91-4
Евгений Халдей . «От Мурманска до Берлина», Мурманское книжное издательство. 1984 г.
Федоренко А. С. Великая Победа в объективе Евгения Халдея. - Донецк: издательство А. С. Федоренко, 2014. - 368 с. - ISBN 978-966-2485-12-7 .

Напишите отзыв о статье "Халдей, Евгений Ананьевич"

Примечания

Ссылки

. .
(недоступная ссылка - история ) . .
. .
. .
. .
. .
www.chayka.org/node/585 «Флаг победы над Рейхстагом» Статья Михаила Лемхина

См. также

Отрывок, характеризующий Халдей, Евгений Ананьевич

ХI
На третий день Рождества, Николай обедал дома, что в последнее время редко случалось с ним. Это был официально прощальный обед, так как он с Денисовым уезжал в полк после Крещенья. Обедало человек двадцать, в том числе Долохов и Денисов.
Никогда в доме Ростовых любовный воздух, атмосфера влюбленности не давали себя чувствовать с такой силой, как в эти дни праздников. «Лови минуты счастия, заставляй себя любить, влюбляйся сам! Только это одно есть настоящее на свете – остальное всё вздор. И этим одним мы здесь только и заняты», – говорила эта атмосфера. Николай, как и всегда, замучив две пары лошадей и то не успев побывать во всех местах, где ему надо было быть и куда его звали, приехал домой перед самым обедом. Как только он вошел, он заметил и почувствовал напряженность любовной атмосферы в доме, но кроме того он заметил странное замешательство, царствующее между некоторыми из членов общества. Особенно взволнованы были Соня, Долохов, старая графиня и немного Наташа. Николай понял, что что то должно было случиться до обеда между Соней и Долоховым и с свойственною ему чуткостью сердца был очень нежен и осторожен, во время обеда, в обращении с ними обоими. В этот же вечер третьего дня праздников должен был быть один из тех балов у Иогеля (танцовального учителя), которые он давал по праздникам для всех своих учеников и учениц.
– Николенька, ты поедешь к Иогелю? Пожалуйста, поезжай, – сказала ему Наташа, – он тебя особенно просил, и Василий Дмитрич (это был Денисов) едет.
– Куда я не поеду по приказанию г"афини! – сказал Денисов, шутливо поставивший себя в доме Ростовых на ногу рыцаря Наташи, – pas de chale [танец с шалью] готов танцовать.
– Коли успею! Я обещал Архаровым, у них вечер, – сказал Николай.
– А ты?… – обратился он к Долохову. И только что спросил это, заметил, что этого не надо было спрашивать.
– Да, может быть… – холодно и сердито отвечал Долохов, взглянув на Соню и, нахмурившись, точно таким взглядом, каким он на клубном обеде смотрел на Пьера, опять взглянул на Николая.
«Что нибудь есть», подумал Николай и еще более утвердился в этом предположении тем, что Долохов тотчас же после обеда уехал. Он вызвал Наташу и спросил, что такое?
– А я тебя искала, – сказала Наташа, выбежав к нему. – Я говорила, ты всё не хотел верить, – торжествующе сказала она, – он сделал предложение Соне.
Как ни мало занимался Николай Соней за это время, но что то как бы оторвалось в нем, когда он услыхал это. Долохов был приличная и в некоторых отношениях блестящая партия для бесприданной сироты Сони. С точки зрения старой графини и света нельзя было отказать ему. И потому первое чувство Николая, когда он услыхал это, было озлобление против Сони. Он приготавливался к тому, чтобы сказать: «И прекрасно, разумеется, надо забыть детские обещания и принять предложение»; но не успел он еще сказать этого…
– Можешь себе представить! она отказала, совсем отказала! – заговорила Наташа. – Она сказала, что любит другого, – прибавила она, помолчав немного.
«Да иначе и не могла поступить моя Соня!» подумал Николай.
– Сколько ее ни просила мама, она отказала, и я знаю, она не переменит, если что сказала…
– А мама просила ее! – с упреком сказал Николай.
– Да, – сказала Наташа. – Знаешь, Николенька, не сердись; но я знаю, что ты на ней не женишься. Я знаю, Бог знает отчего, я знаю верно, ты не женишься.
– Ну, этого ты никак не знаешь, – сказал Николай; – но мне надо поговорить с ней. Что за прелесть, эта Соня! – прибавил он улыбаясь.
– Это такая прелесть! Я тебе пришлю ее. – И Наташа, поцеловав брата, убежала.
Через минуту вошла Соня, испуганная, растерянная и виноватая. Николай подошел к ней и поцеловал ее руку. Это был первый раз, что они в этот приезд говорили с глазу на глаз и о своей любви.
– Sophie, – сказал он сначала робко, и потом всё смелее и смелее, – ежели вы хотите отказаться не только от блестящей, от выгодной партии; но он прекрасный, благородный человек… он мой друг…
Соня перебила его.
– Я уж отказалась, – сказала она поспешно.
– Ежели вы отказываетесь для меня, то я боюсь, что на мне…
Соня опять перебила его. Она умоляющим, испуганным взглядом посмотрела на него.
– Nicolas, не говорите мне этого, – сказала она.
– Нет, я должен. Может быть это suffisance [самонадеянность] с моей стороны, но всё лучше сказать. Ежели вы откажетесь для меня, то я должен вам сказать всю правду. Я вас люблю, я думаю, больше всех…
– Мне и довольно, – вспыхнув, сказала Соня.
– Нет, но я тысячу раз влюблялся и буду влюбляться, хотя такого чувства дружбы, доверия, любви, я ни к кому не имею, как к вам. Потом я молод. Мaman не хочет этого. Ну, просто, я ничего не обещаю. И я прошу вас подумать о предложении Долохова, – сказал он, с трудом выговаривая фамилию своего друга.
– Не говорите мне этого. Я ничего не хочу. Я люблю вас, как брата, и всегда буду любить, и больше мне ничего не надо.
– Вы ангел, я вас не стою, но я только боюсь обмануть вас. – Николай еще раз поцеловал ее руку.

У Иогеля были самые веселые балы в Москве. Это говорили матушки, глядя на своих adolescentes, [девушек,] выделывающих свои только что выученные па; это говорили и сами adolescentes и adolescents, [девушки и юноши,] танцовавшие до упаду; эти взрослые девицы и молодые люди, приезжавшие на эти балы с мыслию снизойти до них и находя в них самое лучшее веселье. В этот же год на этих балах сделалось два брака. Две хорошенькие княжны Горчаковы нашли женихов и вышли замуж, и тем еще более пустили в славу эти балы. Особенного на этих балах было то, что не было хозяина и хозяйки: был, как пух летающий, по правилам искусства расшаркивающийся, добродушный Иогель, который принимал билетики за уроки от всех своих гостей; было то, что на эти балы еще езжали только те, кто хотел танцовать и веселиться, как хотят этого 13 ти и 14 ти летние девочки, в первый раз надевающие длинные платья. Все, за редкими исключениями, были или казались хорошенькими: так восторженно они все улыбались и так разгорались их глазки. Иногда танцовывали даже pas de chale лучшие ученицы, из которых лучшая была Наташа, отличавшаяся своею грациозностью; но на этом, последнем бале танцовали только экосезы, англезы и только что входящую в моду мазурку. Зала была взята Иогелем в дом Безухова, и бал очень удался, как говорили все. Много было хорошеньких девочек, и Ростовы барышни были из лучших. Они обе были особенно счастливы и веселы. В этот вечер Соня, гордая предложением Долохова, своим отказом и объяснением с Николаем, кружилась еще дома, не давая девушке дочесать свои косы, и теперь насквозь светилась порывистой радостью.
Наташа, не менее гордая тем, что она в первый раз была в длинном платье, на настоящем бале, была еще счастливее. Обе были в белых, кисейных платьях с розовыми лентами.
Наташа сделалась влюблена с самой той минуты, как она вошла на бал. Она не была влюблена ни в кого в особенности, но влюблена была во всех. В того, на кого она смотрела в ту минуту, как она смотрела, в того она и была влюблена.
– Ах, как хорошо! – всё говорила она, подбегая к Соне.
Николай с Денисовым ходили по залам, ласково и покровительственно оглядывая танцующих.
– Как она мила, к"асавица будет, – сказал Денисов.
– Кто?
– Г"афиня Наташа, – отвечал Денисов.
– И как она танцует, какая г"ация! – помолчав немного, опять сказал он.
– Да про кого ты говоришь?
– Про сест"у п"о твою, – сердито крикнул Денисов.
Ростов усмехнулся.
– Mon cher comte; vous etes l"un de mes meilleurs ecoliers, il faut que vous dansiez, – сказал маленький Иогель, подходя к Николаю. – Voyez combien de jolies demoiselles. [Любезный граф, вы один из лучших моих учеников. Вам надо танцовать. Посмотрите, сколько хорошеньких девушек!] – Он с тою же просьбой обратился и к Денисову, тоже своему бывшему ученику.
– Non, mon cher, je fe"ai tapisse"ie, [Нет, мой милый, я посижу у стенки,] – сказал Денисов. – Разве вы не помните, как дурно я пользовался вашими уроками?
– О нет! – поспешно утешая его, сказал Иогель. – Вы только невнимательны были, а вы имели способности, да, вы имели способности.
Заиграли вновь вводившуюся мазурку; Николай не мог отказать Иогелю и пригласил Соню. Денисов подсел к старушкам и облокотившись на саблю, притопывая такт, что то весело рассказывал и смешил старых дам, поглядывая на танцующую молодежь. Иогель в первой паре танцовал с Наташей, своей гордостью и лучшей ученицей. Мягко, нежно перебирая своими ножками в башмачках, Иогель первым полетел по зале с робевшей, но старательно выделывающей па Наташей. Денисов не спускал с нее глаз и пристукивал саблей такт, с таким видом, который ясно говорил, что он сам не танцует только от того, что не хочет, а не от того, что не может. В середине фигуры он подозвал к себе проходившего мимо Ростова.
– Это совсем не то, – сказал он. – Разве это польская мазу"ка? А отлично танцует. – Зная, что Денисов и в Польше даже славился своим мастерством плясать польскую мазурку, Николай подбежал к Наташе:
– Поди, выбери Денисова. Вот танцует! Чудо! – сказал он.
Когда пришел опять черед Наташе, она встала и быстро перебирая своими с бантиками башмачками, робея, одна пробежала через залу к углу, где сидел Денисов. Она видела, что все смотрят на нее и ждут. Николай видел, что Денисов и Наташа улыбаясь спорили, и что Денисов отказывался, но радостно улыбался. Он подбежал.
– Пожалуйста, Василий Дмитрич, – говорила Наташа, – пойдемте, пожалуйста.
– Да, что, увольте, г"афиня, – говорил Денисов.

Евгений Халдей, а не официант, как некоторые подумали.
Легендарный фотограф, обессмертивший своё имя навека, чьи работы знают, кажется, все...

Евгений Ананьевич Халдей родился 10 апреля 1916 года на Украине, в шахтерском городке Юзовка (теперь Донецк). Время и место его появления на свет отнюдь не предвещали безоблачного детства: на Украине шли бои Гражданской войны, причем собственно военные действия перемежались с излюбленным в тех местах развлечением - еврейскими погромами. Родителей Евгения, правоверных евреев, это затронуло самым трагическим образом. В 1917 году, когда в их дом ворвались погромщики, его мать была убита, а будущий фотограф, которого она прикрывала своим телом, получил свое первое и единственное пулевое ранение. Пуля, прошедшая тело матери, застряла под ребром у ребенка, и Евгений выжил лишь благодаря усилиям местного фельдшера.

Дальше был тернистый путь становления Мастера. В полной мере талант фотографа Евгения Халдея раскрылся во время войны. Здесь легендарный фотограф сам попал в кадр. Нюрнбергский процесс:

Евгений Халдей с камерой Speed Graphic, подаренной ему Робертом Капой — легендарным американским фотографом, одним из основателей агентства Magnum. Нюрнберг, 1946 г. Халдей сказал, что Геринг не забыл об ударе дубинкой и специально прикрыл лицо ладонью, когда заметил, что русский фотограф хочет попасть с ним в один кадр.

Да, история посмеялась. Мальчик-еврей, чудом выживший во время погрома, спустя годы фотографирует вождей фашистской Германии...

Евгений Халдей: “Однажды к нам пришел американский шеф-фотограф и сказал, что если у нас есть при себе вспышки, то мы можем пройти с ним. Нас привели в помещение, примерно 40 квадратных метров. У стены стояли столы, света не было. За каждым столом сидело по четыре человека. Тут на снимке - Геринг, Розенберг, адмирал Денитц и фон Ширах. Кейтель сидел вместе с Йодлем. Я прошел вдоль стены с моей камерой и поснимал со вспышкой. Кейтель закрыл лицо рукой. Затем я подошел к столу с Герингом. Пока шли другие фотографы - американцы и французы - он ничего не говорил. Но как только увидел мою русскую униформу, то начал кричать. “Что такое, уже нельзя спокойно поесть!” Он меня напугал. Тут подошел американский лейтенант и спросил, в чем дело, почему Геринг орет. Понятия не имею, говорю. Я хотел всего лишь сфотографировать. Лейтенант подошел к Герингу и сказал, чтобы он прекратил орать. Но тот не унимался. Тогда лейтенант поднял дубинку и дал Герингу по затылку. После этого стало тихо.”

Евгений Халдей: “Мне хотелось сфотографировать Геринга из необычной перспективы. Но это было запрещено. Я договорился с секретарем советского судьи Никитенко. За бутылку джина он уступил мне свое место на пару часов.”

После войны, в период борьбы с космополитами, Халдею припомнили его пятую графу. Талантливый, уже легендарный к тому времени фотограф остался без работы. Сохранился интересный документ:

Е.А. Хaлдей - М.А. Суслову с жалобой на немотивированное увольнение с должности фотокрреспондента ТАСС
28.01.1950
Секретарю ЦК ВКП(б) тов. СУСЛОВУ М.А.

от фотокорреспондента ХAЛДEЯ E.A., члена ВКП(б)

Уважаемый товарищ СУСЛОВ!

Прошу Вас помочь мне, фотокорреспонденту, проработавшему в советской печати 16 лет, члену партии, получить возможность и дальше работать по специальности.

Мне 33 года. С 1933 года я постоянно работал в фотохронике ТАСС и постепенно стал одним из ведущих фотокорреспондентов ТАСС. Мне поручались наиболее ответственные съемки: стройка Днепрогэса, организация первых колхозов, пуск домен Донбасса и т.д.

Очень многие мои фотоснимки печатались на страницах центральных газет. С первых дней Великой Отечественной воины я ушел в действующий Военно-морской флот.

Находясь в рядах Советской Армии в течение всех четырех лет войны, я был непосредственным участником обороны и штурма Севастополя, Кавказа, штурма Новороссийска, десанта в г. Керчь. С передовыми частями советских войск я вступал в Бухарест, Софию, Будапешт, Белград, Вену и Берлин. Я участвовал в воздушных десантах в Харбин и Порт-Артур.

Сделанные мною фотоснимки водружения советскими войсками флага Победы в Севастополе, в Порт-Артуре и над рейхстагом в Берлине обошли все советские газеты и публикуются до сих пор в связи с юбилейными датами.

Фотохроника ТАСС неоднократно направляла меня в заграничные командировки с ответственнейшими заданиями: я производил съемку товарища И.В.СТАЛИНА на Потсдамской конференции, снимал Парижскую мирную конференцию и Нюрнбергский процесс.

За все 14 лет работы в ТАСС я не имел ни одного партийного или административного взыскания, и много раз моя работа отмечалась благодарностями.

Вполне естественно, что для меня явилось полнейшей неожиданностью освобождение меня от работы в ТАСС 6 октября 1948 года «по сокращению штатов».

Для меня совершенно очевидно, что эта формулировка является лишь формальным предлогом для моего увольнения из ТАСС.

Однако я не мог добиться у руководителей ТАСС, каковы истинные причины моего увольнения.

С октября 1948 года я безуспешно стараюсь устроиться на работу. Я обращался в целый ряд редакций и организаций (Совинформбюро, журналы «СССР на стройке» и «Огонек»). Хотя все эти организации заинтересованы во мне как квалифицированном работнике, мне везде отказывают, ссылаясь на «неясность причин» моего увольнения из ТАСС.

Редакция журнала «Огонек» возвратила мне ряд сделанных мною фотоснимков, поставив меня в известность о том, что, хотя эти снимки нужны, они не могут быть напечатаны с моим именем.

Редакция журнала «СССР на стройке» заказала мне отпечатки и опубликовала шесть сделанных мною снимков историко-документального характера в номере, посвященном 70-летию товарища И.В.СТАЛИНА, не указав моей фамилии в числе авторов.

Считаю, что создавшееся положение вещей недопустимо. Без всяких к тому оснований и без объяснения причин меня, честного советского гражданина и коммуниста, оскорбляют, лишая законных авторских прав, и фактически не дают мне возможности работать по специальности.

В течение 15 месяцев мне не удалось устроиться на работу. Я вынужден обратиться за помощью в ЦК ВКП(б). Прошу Вас дать указание разобраться в моем деле и дать мне возможность продолжать работать в печати.

К этому письму я прилагаю 28 сделанных мною фотоснимков.

Е. ХАЛДЕЙ, член ВКП(б) с 1946 года, партбилет № 8612384

МОСКВА, Озерковская наб., д. 48/50, кв. 76.

Тов. Слепову Л.А.

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 132. Д. 295. Л. 1—1 об. Подлинник.

А ведь человек фотографировал Сталина!

Но, для нас, для потомков, не этими снимками он ценен, а теми, на которых суровые будни войны без прикрас...

Многие из его снимков не для слабонервных:

Вена, 1945 г.Евгений Халдей: “Я пошел в парк у здания парламента, чтобы снять проходящие колонны солдат. И увидел эту картину. На скамейке сидела женщина, убитая двумя выстрелами - в голову и шею, рядом с ней мертвые подросток лет пятнадцати и девочка. Чуть поодаль лежал труп отца семейства. На лацкане у него был золотой значок НСДАП, рядом валялся револьвер. (…) Подбежал вахтер из здания парламента:
- Это он, он сделал, не русские солдаты. Пришел в 6 утра. Я видел его и его семью из подвального окна. На улице ни души. Он сдвинул вместе скамейки, велел женщине сесть, то же самое велел детям. Я не понял, что он собирается делать. И тут он застрелил мать и сына. Девочка запротивилась, тогда он уложил ее на скамью и тоже застрелил. Отошел в сторону, оглядел результат и застрелился сам.”

Конечно, некоторые из самых известных работ мастера были постановочные, в частности знаменитое фото с водружённым знаменем

- Вечером 11 апреля 1945 года я вернулся в Москву из Вены. Редакция Фотохроники ТАСС, где я тогда работал, приказала мне следующим утром лететь в Берлин. Приказ есть приказ, и я начал собираться.

Понимал, что Берлин - это окончание войны. К тому времени я уже не возвращался из командировок без снимков, где было запечатлено водружение знамен над освобожденными или взятыми городами. Пожалуй, эти снимки - флаг над Новороссийском, над Керчью, над Севастополем, которые освободили ровно за год до Победы, - одни из самых любимых мною и дорогих.
По опыту я знал, что лучше всего иметь флаг с собой. Знакомый портной, у которого я жил в Леонтьевском переулке, помог мне сшить три знамени. Я кроил звезду, серп и молот, а он шил. К утру все три знамени были готовы. Помчался на аэродром и улетел в Берлин.
Знамя было сшито из красной скатерти старым портным (Израиль Соломонович Кишицер) по просьбе своего племянника Евгения Халдея.

Интересны непостановочные кадры, которые, быть может, не так художественны, но от этого ещё более ценны:

Легендарный фотограф, обессмертивший своё имя навека, чьи работы знают, кажется, все...

От фотокорреспондента ХAЛДEЯ E.A., члена ВКП(б)

Уважаемый товарищ СУСЛОВ!

Однако я не мог добиться у руководителей ТАСС, каковы истинные причины моего увольнения.

К этому письму я прилагаю 28 сделанных мною фотоснимков.

Е. ХАЛДЕЙ, член ВКП(б) с 1946 года, партбилет № 8612384

МОСКВА, Озерковская наб., д. 48/50, кв. 76.

Тов. Слепову Л.А.

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 132. Д. 295. Л. 1—1 об. Подлинник.

А ведь человек фотографировал Сталина!

Но, для нас, для потомков, не этими снимками он ценен, а теми, на которых суровые будни войны без прикрас...

Многие из его снимков не для слабонервных:

Интересны непостановочные кадры, которые, быть может, не так художественны, но от этого ещё более ценны:

Евгений Халдей – классический пример фотографа-самородка. Человек стал мастером не благодаря каким-то счастливым обстоятельствам, а вопреки им. Евгений (по паспорту – Ефим) родился в Донецке, тогда называвшемся Юзовкой. Это было 10 марта революционного 1917-го. В 1918-м, когда мальчику еще не исполнилось года, он чудом выжил в еврейском погроме – пуля, убившая заслонившую младенца мать, ранила и Ефима.

Сызмальства работал на заводе, в 13 лет из линзы от бабушкиных очков и коробки сделал свою первую фотокамеру. Как водится в Донбассе, «паренька приметили» – пригласили в заводскую газету, а дальше его карьера фотографа-самоучки шла по нарастающей.

Накануне Великой Отечественной Халдей уже работал в фотохронике ТАСС, 22 июня 1941 года сделал снимок, как на Никольской улице (25-го Октября) москвичи слушают сообщение о начале войны, и убыл на фронт. Начинал с Северного флота, но за четыре года в объектив его неизменной «лейки» попали бои в Новороссийске и Севастополе, в Румынии, Болгарии, Австрии. Свой самый известный снимок «Знамя Победы над Рейхстагом» он сделал, когда основные бои уже закончились. Редакции требовалась фотография-символ, фотография-плакат. Понимая, что знамя части никто ему не даст, а другого красного флага в Берлине не найти, фотограф перед самым вылетом заготовил три флага, сделанных из скатертей. Нашел троих солдат, которые помогли ему забраться на крышу, а потом сами же позировали, устанавливая флаг. С этим снимком по возвращении произошел казус – у одного из солдат на обеих руках были видны часы. Аргументы фотографа, что на правой руке бойца скорее всего компас, слушать не стали – «лишние» часы просто заретушировали.

Ольга Свиблова, директор Московского дома фотографии

В рамках биеннале «Мода и стиль в фотографии» мы открываем ретроспективную выставку работ Евгения Халдея, приуроченную к столетию этого великого художника. Так как тема у нас в этом году «Ветер времени», мы говорим о том, как , как атмосфера эпохи отражаются в работах прежде всего фотографов, поскольку именно фотография – самое значимое для нас визуальное свидетельство эпохи. Мы подумали, что здорово будет сделать ретроспективу фотографий Евгения Халдея, с которым наш музей работал на протяжении многих лет. Первую его большую выставку, посвященную Москве, мы делали в 1997 году, когда отмечалось 850-летие столицы. Тогда тоже проводилось грандиозное биеннале «Москва глазами русских и зарубежных фотографов», и мы показали очень интересные работы Халдея.

Его весь мир знает как военного фотографа, в первую очередь по знаменитому снимку «Знамя Победы над Рейхстагом». А начинал он свою творческую деятельность в середине 30-х годов. И фактически до последних дней жизни не выпускал камеру из рук. Фотограф харизматический, чей кадр заряжен невероятной энергией, он, без сомнения, оставил бесценные свидетельства своего времени. И это не только его замечательная персональная фотолетопись Великой Отечественной войны, хотя в первую очередь именно его фронтовые снимки стали классикой. В фондах нашего музея много работ Евгения Халдея, и когда к последнему юбилею Победы мы готовили выставку «Военным фотографам посвящается», конечно, ему был отведен специальный раздел. Это бесценное наследие – какой увидел войну человек, бывший на ней с первого до последнего дня и с камерой дошедший до Берлина и Вены.

Но в этот раз мы хотим объединить все аспекты творческой деятельности Евгения Халдея. На протяжении трех лет мы очень интенсивно работали вместе с его дочерью Анной Ефимовной, отсканировали огромное количество негативов, часть из которых никогда не печаталась. Потому и выставка будет называться «Неизвестный Халдей». И мы покажем как его архивные отпечатки, которые хранятся у нас, так и новые фотографии, которые специально печатаются с негативов вручную. Я уверена, что это будет замечательная выставка, которая привлечет и просто любителей фотографии, и всех, кому интересна история нашей страны, ведь более чем за пятидесятилетнюю творческую деятельность Халдей оставил ценнейшее наследие. Выставка откроется 17 апреля.

Анна Халдей, дочь Евгения Халдея

В 1947 году его уволили из ТАСС якобы за отсутствие высшего образования. На самом деле причиной была «пятая графа». И долгих одиннадцать лет, пока отца не приняли в «Правду», он работал внештатником в не самых известных изданиях, вроде «Клуба и художественной самодеятельности» или «Бюллетеня Общества культурных связей с заграницей», старался найти какие-то разовые заказы. Но в эти годы он сделал потрясающие фотографии о послевоенном восстановлении страны – колхозы на Украине, Днепрогэс, Азовсталь... Он говорил, что это должно быть снято, и продолжал свою работу. Марку держал, профессию свою любил и до банальной фотографической халтуры никогда себе опускаться не позволял.

Самая известная его фотография, несомненно, «Флаг Победы над Рейхстагом». Ее мировая слава для отца была неожиданностью, но надо отдать должное: он рассказывал, насколько тщательно готовился к той командировке в Берлин. История про красные скатерти, из которых он сделал три знамени и последовательно снял их водружение на аэродроме Темпельхоф, на Бранденбургских воротах и на Рейхстаге, стала хрестоматийной. Но в те же дни в Берлине отец сделал очень много фотографий, ставших тогда известными. Долгое время значительная часть снятого им на войне особо востребована не была, только к празднованию двадцатой годовщины Победы появился интерес к ветеранам и военным фотографиям. Тогда Халдей, отбирая снимки для очередной выставки или издания, рассказывал про ощущение, что негативы словно разговаривают с ним: «Вот ты Ваську взял, а меня в сторону отложил, а чем я хуже, мы же вместе там кровь проливали». Может, именно поэтому он все послевоенные годы вел и исследовательскую работу, разыскивая героев своих военных кадров. Тем не менее одну из своих фотографий он выделял – это разрушенный Нюрнберг. Папа рассказывал, что он, уже найдя точку съемки и сделав несколько кадров, все-таки не посчитал дело сделанным и довольно долго ждал, пока солнце опустится ниже и свет станет более драматичным. Когда в 90-е годы этот кадр демонстрировался на выставке в Вене, вопрос у экспертов был один: какую академию фотоискусства оканчивал автор?

Отец фотографировал постоянно, жить без этого не мог. И сам он, к слову, любил фотографироваться, но не просто, чтобы попасть в кадр. Все выверит, найдет точку, скомпонует правильный план и лишь потом дает камеру, чтобы нажали на спуск. Много снимал в кругу семьи, буквально с первых дней знакомства с моей мамой, потому осталась огромная семейная фототека. И я, и брат мой всегда гордились фотографиями, сделанными папой: у него же каждый снимок становился свидетельством эпохи, передавал время, настроение, атмосферу. Он считал, что детей раньше шести месяцев фотографировать нельзя, поскольку и взгляда еще нет осмысленного, и характер не видно. А для него и то, и другое было очень важным. Наверное, эти фотографии, а их много, которые никто, кроме родных и близких, не видел, тоже представляют художественную ценность. Это же практическая школа фотоискусства. Начинающие могли бы многому на тех снимках научиться.

Та фотокамера, которую отцу подарил легендарный военный фотограф Роберт Капа, цела. Они познакомились еще на подписании капитуляции в Карлхорсте, но близко сошлись, работая на Нюрнбергском процессе. Капа специально привез ему новую камеру Speed Graphic, сказав: «Женя, ну что ты все на свою «леечку» снимаешь – вот тебе широкопленочная». Как раз с этой камерой отец стоит на фоне Геринга в зале суда.

Когда в 1947 году Роберт Капа приехал снимать какой-то репортаж в Советский Союз, КГБ не разрешил ему вывозить из страны непроявленные пленки. И тогда Капа сказал, что доверит их только Евгению Халдею. И папа проявлял его пленки где-то в лаборатории госбезопасности. Когда в Перпиньяне в 1995 году отцу вручали французский орден, там была большая выставка. В том числе и фотографии Халдея, и отдельной экспозицией – цветные фотографии Роберта Капы из Вьетнама. Тогда к Евгению Ананьевичу подошел сын Роберта и рассказал, что отец всегда помнил о дружбе с русским фотографом, очень тепло отзывался и о нем самом, и о его работах.

Те, с кем он вместе работал в годы войны, были и его главными друзьями. Не было там, насколько я помню, ни ревности к чужим успехам, ни каких-то карьерных моментов. Дружили, общались, помогали друг другу. С семьей Эммануила Евзерихина мы жили в одном дворе, росли с его детьми, и он часто забегал: «Женя, надо срочно напечатать!». Мы жили в коммуналке, но своя фотолаборатория была у отца всегда. Макс Альперт, Яков Рюмкин, Марк Редькин и многие другие легендарные советские фотокорреспонденты часто бывали у нас в гостях. Это было удивительное братство – со времени, когда я пешком ходила под стол, и до момента, когда они все ушли из жизни, общение продолжалось постоянно. В основе, конечно, была компания из фотохроники ТАСС, но так или иначе в этот дружеский круг входили все известные фотокорреспонденты. Собирались за столом, и пусть еды и питья не всегда было в избытке, на веселье это никак не влияло. Папа, мягко говоря, был не очень обласкан властью, но не помню, чтобы он кому-нибудь завидовал.

Ирина Геворкян, бильдредактор «Военно-промышленного курьера»

В середине 80-х я работала в издательстве АПН вместе с фоторедактором Зоей Микошей, а ее муж, кинооператор Владислав Микоша, был давним приятелем Евгения Ананьевича. И Халдей, приезжая в издательство за гонораром, регулярно раз в месяц заходил к нам. Приезжал на такси, обязательно приносил с собой бутылку водки, и мы весело отмечали это событие. Если учесть, что гонорар, как правило, составлял рублей десять, такие визиты явно шли мастеру в убыток. Но он был человек веселый и удовольствие от общения деньгами не мерил. Запомнились его высказывания. Скажем, начинал свои истории со слов: «А сейчас я расскажу тебе одну новеллочку…» Если что-то его неприятно удивляло, тут непременно раздавалось: «А на хрена нам эти ландыши?».

Интересно, что со многими героями своих фотографий он поддерживал отношения. Не обходилось и без разочарований: «Фотографирую – такая потрясающая девушка посреди Берлина, королева. Вижу ее через несколько лет – неухоженная, в каком-то рваном фартуке, дети ползают. Конечно, по всей стране в то время нищета и разруха, но такой контраст с тем порядком, что в армии к концу войны был».

А еще за два года до своего ухода из жизни он подарил мне таксу Чуню – и пока был жив, постоянно справлялся о ней, а если что – сам присылал к нам на дом ветеринара.